Тайный дневник Натальи Гончаровой

На светских приемах самый захудалый кавалергард затмевал моего бедного Александра.

Все мужчины двора искали моей улыбки, моего взгляда, наклона головы. Моя грудь, которую материнство сделало еще пышнее, была без сомнений самой прекрасной в Санкт-Петербурге! Она сводила с ума всех приближавшихся ко мне мужчин и приводила в восторг императора. Сам он был псевдоморалистом: хотя он полагал своим долгом проповедовать добродетель, это не мешало ему поощрять декольте, порождавшие эротический ветер, веявший при дворе. Мужские взгляды ласкали меня, преследуя по пятам, прежде даже, чем всмотреться в лицо. Что может быть приятнее! Какое счастье выслушивать весь их вздор, глупые комплименты, иногда неуместные, а то и вольные до непристойности намеки. Даже в самых безобидных их замечаниях сквозила едва прикрытая чувственность. При дворе я была без преувеличения самой желанной добычей на этой вечной охоте!

Женщины завидовали моей осиной талии и тайно ненавидели. Они расточали похвалы и лесть, которые оставались лишь ядом замедленного действия.

Мой муж, которым единодушно восхищались, одновременно презирая, совершенно не отдавал себе отчета в той игре, которая велась вокруг нас. Может, ему это было безразлично? Уверенный в себе и в своем таланте, он, казалось, парил над этими окультуренными джунглями, где кишели потенциальные убийцы.

Я познакомилась с Александром в 1828 году. Он писал «Евгения Онегина». Когда мне случается перечитывать его шедевр, я, возможно, греша гордыней, думаю, что он вдохновлялся моим успехом на балах, когда описывал свою героиню Татьяну; все ошибочно полагали, что он посвятил эти строки своей давней любви Анне Керн…

К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале, и всех выше
И нос и плечи подымал
Вошедший с нею генерал.

При дворе и в салонах я быстро поняла, что следует быть мыслящим зеркалом.

Я являла каждому тот женский лик, какой он желал увидеть. Я стала настоящей женщиной-хамелеоном.

Моя мать, Наталья Ивановна, хотела видеть меня покорной и послушной, подобно образцовым девочкам из историй, придуманных графиней Ростопчиной, она же знаменитая графиня де Сегюр. Мой муж Александр требовал, чтобы я была красивой, блистательной и глупой куклой. Император желал произвести на меня впечатление, покорить и – почему бы нет? – сделать своей вероятной добычей.

Для императрицы я впоследствии стала ближайшей наперсницей и поверенной ее сокровенных мыслей и маленьких тайн.

Генерал Бенкендорф, послушная марионетка императора, надеялся, что я стану женой-шпионкой, которая будет доносить ему обо всех бунтарских мыслях не только самого Александра, но и его друзей, вероятных врагов государства.

Барон ван Геккерн, обожающий своего «приемного сына» Жоржа, хотел поднести ему мое тело богини в качестве жертвенного дара…

Для моей сестры Екатерины я играла двойную роль: вначале она была моей сообщницей в амурных делах с Жоржем Дантесом, а потом стала чем-то прямо противоположным!

Что до другой моей сестры, Александры, то я делала вид, что не замечаю зарождающейся в ней юношеской чувственности; ее пылкая любовь к Александру всегда вызывала во мне глубокое удивление.

И наконец, мой обольстительный воздыхатель Жорж Дантес вполне предсказуемо станет конем на моей шахматной доске… Для него я навсегда останусь лишь блестящей ветреной юной аристократкой, пресыщенной жизнью, которая искала романтического приключения, чтобы развеять скуку.

Я и на самом деле великолепно играла свою роль; никто, даже мой утонченный муж, не знал в действительности, кем я была…

Я укрылась за зеркалом без амальгамы; я создала вокруг себя огромный пузырь, сквозь который наблюдала, ощущала, анализировала и предвидела почти все.

Люди снаружи видели во мне лишь привлекательную и соблазнительную куклу, которая при любых обстоятельствах улыбалась вечной улыбкой Джоконды, двигалась как нельзя более величественно, но плавно, подобно балерине Большого театра, причем каждый ее жест был исполнен аристократической значимости, и с умным и сосредоточенным видом отвечала на светские банальности другими банальностями, не менее пустыми и скучными.

3. Детство и юношество

Сейчас, когда я доверяю этому дневнику самые значимые моменты моей жизни, я стараюсь вспомнить свое детство; к сожалению, приятных воспоминаний у меня немного; ни одно из них не запечатлело со счастием то время; в судьбе женщины это довольно редкое обстоятельство, заслуживающее упоминания.

Все девочки сохраняют в тайном садике своей души хоть одно событие, хоть один случай, который пусть всего на мгновение осветил их первые годы, я же – ничего.