Оборачиваюсь и смотрю вверх, и в этот момент в ее спальне опускается штора. Бросаю ее книгу на столик, перевернув при этом бутылку воды. Встаю и делаю еще три шага назад, чтобы лучше разглядеть окно, но там никого нет. У меня открывается рот. Я снова смотрю на Крю, но он возвращается обратно к причалу и берет у Джереми еще один кусок древесины.
Видимо, мне мерещится.
Нет, ерунда. Если бы она выглядывала в окно, реакция Крю была бы куда более бурной, если учесть, что она не ходит и не говорит с момента аварии.
А может, он не понимает, что если его мама подойдет к окну, это будет чудом. Ему всего пять. Опускаю взгляд на книгу, теперь залитую водой, беру ее и стряхиваю капли. Порывисто выдыхаю: кажется, весь день я была на грани. Несомненно, мне еще немного не по себе после того, как я подумала, что Верити смотрит на меня, и поэтому я списала все на движение шторы.
Отчасти мне хочется об этом забыть, запереться в кабинете и работать весь оставшийся вечер. Но я знаю, что не смогу этого сделать, пока не удостоверюсь, что увиденное мне померещилось.
Оставляю открытую книгу сушиться на уличном столике и иду в дом, к лестнице. Как можно тише. Не знаю точно почему, но я чувствую, что нужно вести себя тихо, если я хочу подсмотреть за Верити. Вполне возможно, она мало что понимает, так какая разница, дам ли я знать заранее о своем приближении? Тихонько поднимаюсь по ступеням и иду по коридору, к двери ее спальни.
Дверь слегка приоткрыта, и мне видно окно, выходящее на задний двор. Прижимаю ладонь к двери и начинаю открывать ее. Прикусив нижнюю губу, просовываю голову в комнату.
Верити лежит в кровати с закрытыми глазами, руки вытянуты вдоль тела поверх одеяла.
Выдыхаю с облегчением и чувствую еще большее облегчение, когда открываю дверь немного шире и вижу работающий вентилятор, который вращается между кроватью Верити и окном во двор. Каждый раз, когда он поворачивается к окну, двигается занавеска.
Выдыхаю еще громче.
Выключаю вентилятор – в помещении слегка прохладно. Вообще странно, что Эйприл его оставила включенным. Снова бросаю взгляд на Верити, но она по-прежнему спит. Подойдя к двери, я останавливаюсь. И смотрю на комод, на котором лежит пульт. Потом поднимаю взгляд на телевизор, висящий на стене.
Он не работает.
Эйприл сказала, что включила телевизор перед уходом, но телевизор не работает.
Я даже не оборачиваюсь на Верити. Я захлопываю дверь и сбегаю вниз по ступеням.
Больше я туда не пойду. Я себя накручиваю. Самый беспомощный человек в этом доме пугает меня сильнее всех. Это абсолютно бессмысленно. Она
Несмотря на уверенность, что все происходит исключительно в моей голове, я все равно возвращаюсь в кабинет Верити, закрываю дверь и беру новую главу ее автобиографии. Возможно, дальнейшее чтение ее истории убедит меня, что она безвредна, и
Я поняла, что беременна, потому что моя грудь стала выглядеть лучше, чем когда-либо.
Я очень слежу за собственным телом – что в него попадает, чем его питать, как держать его в тонусе. Когда я росла, я видела, как расширяется талия моей матери из-за лени, и поэтому занимаюсь каждый день, а иногда дважды.
Я очень рано поняла, что человек не однороден. Мы состоим из двух частей, которые делают нас единым целым.
У нас есть сознание, которое включает в себя разум, душу и все нематериальное.
И у нас есть физическое естество, механизм, необходимый сознанию для выживания.
Если ты испоганишь механизм, ты умрешь. Если ты не будешь заботиться о механизме, ты умрешь. Если ты считаешь, будто сознание способно пережить механизм, то умрешь вскоре после того, как уяснишь свою ошибку.
На самом деле это очень просто. Заботиться о физическом естестве. Кормить его тем, что ему
Заботиться о теле – все равно что заботиться о ребенке. Иногда это тяжело, иногда это выматывает, иногда тебе хочется сдаться, но если ты сдашься, то будешь платить за последствия ближайшие восемнадцать лет.