Тайный гость

Вся толпа поспешила на улицу. Зрелище и в самом деле оказалось весьма неожиданным. У посольского забора, рядом с телом мертвого Келли сидел стрелецкий десятник и два его подчиненных и весело смеялись, подталкивая кулаками в бок друг друга. Появление пятидесятника с Проестевым почему-то вызвало у них приступ нового безудержного веселья. Они показывали на начальство пальцами и буквально валились на землю от душившего смеха. Еще один стрелец в стороне от всех отплясывал трепак[140], радуясь каждому удачному коленцу. Оставшиеся двое азартно прихлопывали и притоптывали музыкально одаренному товарищу, порываясь пуститься с ним в озорной перепляс.

– Чего это с ними? – спросил Проестев.

– Не знаю, Степан Матвеевич! Эти дурни давно такие!

Отец Феона не спеша обошел разгулявшихся стрельцов, всматриваясь в лица и принюхиваясь к их одежде. Со лба урядника монах пальцем снял белый порошок. Стрельцу это очень не понравилось, он зарычал и попытался подняться на ноги, но, усаженный на прежнее место рукой Феоны, почему-то сразу успокоился и разразился непристойной песней, похабность которой усугублялась ее бесконечностью.

Феона кончиком языка попробовал порошок и тут же с отвращением сплюнул.

– Говняная лысина!

– Зачем так? – Проестев с изумлением поглядел на монаха. – Хороший воин! Я его первый раз таким вижу!

Феона невольно улыбнулся.

– Это гриб такой. Из сушеного гриба и порошок сделан!

– Ядовитый? Не сдохнут мужички?

– Нет. Живы будут. До утра почудят, на том и успокоятся.

Проестев кивнул и вопросительно посмотрел на пятидесятника.

– А где второй?

– Нету, – развел тот руками, – исчез, растворился! Может, правду говорят – колдун он?

Проестев замахнулся кулаком на пятидесятника.

– Я тебе по масляной харе! Будешь сплетни распускать!

Сердитый судья не стал уточнять, какие кары постигнут болтливого пятидесятника, в это время второй урядник притащил с чердака упиравшуюся Марту. Посольская служанка что-то кричала, размахивала руками и даже пыталась кусаться, но, увидев перед собой труп Келли, замерла на месте, закрыла лицо руками и, медленно осев на снег, завыла по-бабьи, громко и протяжно.

– Чего воешь, волочайка бессоромная? – замахнулся стрелец на девушку.

– Негоже так! – остановил его Феона. – Пусть поплачет девица, коли сердце просит.

Монах похлопал урядника по плечу и кивнул головой, глядя на Келли.

– Этого – на съезжий двор.

Подошедшие стрельцы подняли обмякшее тело англичанина за руки. На его груди что-то заблестело в лучах заходящего за дома солнца.

– А ну стоять! – Феона подошел и шире распахнул камзол на мертвеце.

На шее трупа болтался знакомый золотой ковчежец. Побледневший монах с холодной яростью сорвал его с иноземца.

– Это Афанасия! – пояснил он подошедшему Проестеву и тихо добавил, с тоской глядя в пасмурное октябрьское небо: – Вот, Степан Матвеевич, исход их загадочного Голема. Все и кончилось!

Глава 30

Спустя день после события столица жила спокойной и размеренной жизнью, насколько это возможно с городом, только что пережившим осаду и штурм иноземных войск. Более того, мало кто в Москве и в окружении государя знал о смертельной опасности, которой подвергся помазанник Божий. Среди особо доверенных бояр из ближнего круга решено было оставить случившееся в тайне от народа. Основания на то были веские. Убедительных доказательств, что два проходимца действовали по наущению английского двора или даже, как утверждали некоторые горячие головы, самого короля Якова, предоставлено не было, как не было доказано участие в этом преступлении английского посланника и его людей, а следовательно, легко было предположить, что самозванцы могли действовать от имени третьих лиц, ни личностей которых, ни их конечных целей выяснить не представлялось возможным. Англия как неверный и коварный, но едва ли не единственный союзник Москвы в Европе была все еще очень важна для России, и, не имея на руках обоснованных подтверждений, обвинить ее в крамоле на русского государя означало, с большой долей вероятности, разрыв всех связей и превращение одного из сильнейших государств мира из ненадежного сторонника в опасного врага. «Когда-нибудь, может, так и случится, – судачили между собой комнатные бояре, – но пока не надо ссориться и наживать новых недругов из числа немногих “не врагов”!»

Утром следующего дня в престольной царских покоев Михаил принимал Проестева и отца Феону. Молодой государь успел отойти от потрясения, вызванного его похищением, и был как никогда бодр и весел. Он даже пытался шутить, но поскольку способностью этой обделен был с рождения, то своим неумелым старанием пробуждал в собеседниках скорее растерянность, нежели искреннее желание поддерживать заданный государем тон непринужденного разговора.