Монах поднял на мать царя уставшие глаза и покачал головой:
– У меня только одно желание, государыня.
– Говори!
– В Новоспасском монастыре сидит «на исправлении» архимандрит Дионисий, за него прошу! Отпусти его домой в Троицкую обитель. Прошу от лица всей братии!
Марфа прикусила нижнюю губу и нахмурилась.
– Дионисий – преступник. Негоже тебе, монаху, просить за крамольника, осужденного церковным Собором! Выбери для себя что-то другое!
– Другого мне не надо, государыня.
– Упорствуешь? – Глаза Марфы сузились от гнева. – А ну как за свое ослиное упрямство ничего от меня не получишь?
– Воля твоя – дать слово и забрать его обратно.
– Что?
– Маменька, – вмешался в разговор Михаил, – так ли уж велика вина архимандрита Дионисия? Прошу, внемли просьбе Образцова, много для нас сделавшего как в прежние времена, так и сейчас. И потом, он прав, ты обещала исполнить просьбу. Обещания надо выполнять!
Инокиня Марфа готова была взорваться от негодования, но тем не менее сдержалась и, отведя глаза в сторону, хмуро процедила:
– Хорошо. Я подумаю, что можно сделать.
– Ну вот и славно! – воскликнул молодой государь и весело подмигнул отцу Феоне.
Глава 31
У конюшен английского двора стоял большой черный рыдван, запряженный парой громадных гнедых шайров[141]. Вокруг кареты одновременно суетилось с десяток слуг. Одни выносили из дома сундуки и баулы, другие укладывали их в объемные каретные рундуки или привязывали прочными пеньковыми веревками прямо к крыше колымаги. Вместе с тюками теплой одежды и корзинами с разнообразной снедью несли слуги и вязанки сухих березовых дров, ибо карета была столь велика, что имела внутри настоящую походную печь, способную согреть и накормить в дальней дороге.
Английский посланник при Московском дворе сэр Джон Мейрик вдруг срочно засобирался в Лондон по делам, не терпящим отлагательств. Во всяком случае, так было заявлено всем служащим торговой компании. К отъезду все было готово, ждали только посла. В этот момент раздался оглушительный стук в ворота. Кто-то барабанил в них с такой силой, что могло показаться, будто английский двор подвергся атаке неведомых злоумышленников.
– Кто? Что надо? – храбрясь, спросил одноногий привратник и, стуча по мостовой деревяшкой своего незамысловатого протеза, подошел к воротам.
– Открывай! – раздался снаружи грозный окрик. – Главный судья Земского приказа Степан Матвеевич Проестев прибыл!
Мейрик, вышедший в это время на красное крыльцо, досадливо хмыкнул и кивнул головой, разрешая привратнику впустить непрошеных гостей во двор.
Благодушно улыбающегося начальника Земского приказа насельникам английского двора едва ли когда приходилось видеть ранее, но именно таким он появился теперь перед ними. Сопровождал Проестева здоровяк Шестак Голышкин, с трудом волочащий за железные кольца, намертво вделанные в верхние крышки, два увесистых сундука-теремка.
– Доброго здоровья, Иван Ульянович! – одарил Проестев хмурого Мейрика своей самой лучезарной улыбкой. – Аль не рад нечаянной встрече?
– Доброго! – буркнул Мейрик и, не произнося больше ни слова, проводил судью и дьяка внутрь дома.
На этот раз разговаривать с русскими Мейрик решил не в казенной палате, а в личном кабинете, в котором, очевидно, в связи с отъездом остались лишь голые стены, тяжелый резной стол и пара старых стульев. Проестев, не дожидаясь приглашения, развалился на одном из них, подложив под спину красную бархатную подушку. Мейрик, сдержанно улыбаясь, занял второй стул. Голышкин остался стоять, с облегчением поставив оба сундука на пол перед собой.
– Чем удостоился такой чести? – В голосе посла сквозил неприкрытый сарказм.
– Проводить тебя пришел! – не моргнув глазом ответил Проестев.
– После твоих приходов, Степан Матвеевич, у моих приказчиков работа из рук валится! Это базар суету и шум любит, а настоящая коммерция – тишину и тайну!
– Во-во, Иван Ульянович, в тайну не заигрался ли?
Лицо Мейрика тут же покрылось красными пятнами, вероятно, от обиды и негодования. Впрочем, вряд ли в тот момент они были в полной мере искренними.
– В чем обвиняешь, Степан Матвеевич? Ты здесь теперь чаще, чем дома, бываешь! Шныряешь везде. Вынюхиваешь что-то! Ссоры ищешь? Смотри, судья, с огнем играешь! Бесчиния английской короне я не потерплю!
Спокойно выслушав гневную отповедь посла, Проестев лениво потянулся, почесывая подбородок, заросший клочковатой щетиной.
– Вот напрасно ты так, Иван Ульянович. Я же не собачиться с тобой пришел, а по делу государеву! Недоразумения, возникшие между нами, благополучно разрешились. Притязаний к твоей персоне у государя нет, и послал он меня проводить тебя с благодарностью и подарками.
Проестев повернул голову к дьяку:
– Голышкин, зачитай список!
Приказной дьяк, тряхнул гривой волос, раскрыл свиток, который давно держал в руках, и, указав взглядом на сундуки, зачитал раскатистым басом: