На приступке сгоревшего сарая сидел маленький грязный котенок с опаленными усами. На его шее бантом была повязана красная лента. Это был котенок двенадцатилетней дочери Образцова, он помнил эту ленту, которую девочка при нем повязала своему питомцу. Образцов спрыгнул с лошади и взял дрожащего малыша в руку. Сердце заныло пуще прежнего.
– Где же твоя хозяйка, дурашка? – спросил с тоской в голосе.
Котенок попытался мяукать, но получился звук, напоминающий тихий скрип или кряхтение. Подошел испачканный в саже десятник Чоботок, волоча за шиворот какого-то испуганного, насквозь мокрого мужика.
– Все мертвы. Живых никого. Твоих, Григорий Федорович, нигде нет! Зато посмотри, какого «карася» я в реке поймал! Прятался в рогозе.
Образцов бросил мрачный взгляд на обтекающего мужика.
– Кто таков? Я тебя знаю?
Незнакомец, не раздумывая, плюхнулся на колени и, заискивающе глядя в глаза Образцова, загнусил:
– Пупковские мы. Из Пупка! Пятнадцать верст отсюда. Илейка, Яковлев сын. Меня в Пупке каждая собака знает… знала, – поправился он и шмыгнул носом.
– Как здесь очутился?
– Так, это… лисовчики на деревню наехали. Нет теперь деревни, вот я и подался сюда. Сказывали, местная барыня всех обездоленных привечала. Добрая! Кормила, поила, кров давала…
– Ну и?
– Пришел, а и тут ляхи!
– Знаешь, что с хозяйкой и ее дочерью стало?
– Не ведаю, государь мой, я сразу в рогозе спрятался. Сидел, пока твой воин меня не нашел.
– А давно ляхи ушли?
– Перед рассветом. На конях, с обозом мимо меня шли. Слышал, как бабы в телегах выли.
Образцов переглянулся с Чоботком.
– Это не лисовчики, те налегке озоруют.
Чоботок согласно кивнул.
– Думаю, это зажитники[154].
– А куда направлялись, часом не знаешь? – спросил десятник у мужика.
– Слышал. Между собой говорили, что в Марково пойдут.
Образцов передал котенка в руки Чоботка и, резко развернувшись, направился к лошади.
– Марково в пяти верстах. Перехватим на месте.
Чоботок пожал плечами и посадил кота на колено озадаченного парня.
– Сбереги котейку, Илейка из Пупка!
Пять лошадей не поднялись с земли, и никакие силы не способны были заставить их это сделать. Из лошадиных глаз текли слезы, они громко и жалобно ржали, били копытами землю, но подняться не могли. Решили дальше двигаться вдесятером. Слегка отдохнувшие кони шли мелкой рысью, никто их не подгонял из опасения, что крохотный отряд мог поредеть еще больше. Тем не менее до Марково добрались довольно быстро и без приключений.
Образцов с товарищами остановился на возвышенности у самой кромки леса. С поляны Марково, расположенное на плоской равнине, было у них как на ладони.
Около двух десятков польских зажитников разбрелось по селу, занимаясь обычным для иноземных фуражиров делом – грабежом и насилием. Собственно, для этого они и посылались начальством по полупустым и безоружным деревням. Никакой жалости или сочувствия от подобных отрядов ждать обездоленному народу не приходилось, но и силы к сопротивлению подобным налетам находились далеко не у всех и не всегда.
Вот и сейчас польские жолнеры безбоязненно тащили в обоз все, что могло пригодиться им в походе. Тюки с незамысловатым крестьянским скарбом, мешки с зерном, различную снедь и живность. Волокли в обоз и вопящих от ужаса молодых девок. Над некоторыми из них ляхи уже успели надругаться, других, по их мнению, более привлекательных, отбирали для командиров и сажали в отдельную телегу. Обезумевшие матери пытались защитить своих дочерей, но с ними особенно не церемонились и могли просто зарубить или забить прикладами до смерти.
Отдельно стояла группа из трех кавалеристов легкой панцирной хоругви во главе с молодым подхорунжим, у которого в знак особой доблести на левом плече болтался облезлый волчий хвост. Перед ними на коленях стоял десяток русских мужиков со связанными за спиной руками. В одном из связанных Образцов узнал старосту своей деревни. Старик стоял предпоследним в ряду и, низко опустив голову, безропотно ждал неизбежного, как, впрочем, и остальные полоняне.
По очереди кто-то из поляков вытаскивал вперед одного из несчастных, задавал ему пару вопросов, а потом размашисто наносил саблей сильный рубящий удар. После чего наступала очередь следующего душегуба.
– Суки, – прохрипел за спиной Образцова Чоботок, – развлекаются! Соревнуются, кто ловчее разрубит человека «до пупа»! Григорий Федорович, мы чего ждем?
– Не зуди над ухом! – Образцов поднял руку в боевой перчатке над головой. – С Богом!
Охранение удалось снять без единого звука, после чего с громкими криками и беспорядочной стрельбой ворвались в село. Нападение получилось настолько неожиданным, что поляки не успели оказать никакого сопротивления. Пятерых из них уложили сразу наповал. Еще трое, побросав оружие, сами пустились наутек. Тех даже преследовать не стали. Оставили крестьянам из окрестных деревень. Остальных повязали на месте живыми и здоровыми.