Тайный гость

– Ты чего такой смурной, отец Феона? Всю дорогу как воды в рот набрал. Сдается мне, сказать что-то хочешь, да не знаешь, с чего начать, верно?

Феона усмехнулся догадливости архимандрита.

– Верно, отче! Хочу попросить отпустить меня из обители.

– Что так? – удивился Дионисий, и на лице его отразились растерянность и замешательство. – Уж не я ли причина, твоего поспешного отъезда? Может, не по нраву болтовня моя стариковская пришлась? Коли так, то прости Бога ради!

– Что ты, отче! Хорошо мне с тобой. Душевно! – замотал головой отец Феона и протянул Дионисию письмо, свернутое в трубочку. – Получил я на днях сообщение, что скончалась моя дальняя родственница. У нее осталась восьмилетняя воспитанница, перед которой я имею обязательства. Сейчас Настя в Великом Устюге у городского воеводы Юрия Стромилова. Вот туда хочу поехать.

Дионисий прочитал записку и сокрушенно покачал головой.

– Эх, жалко мне отпускать тебя, отец. Так у нас все ладно складывалось. Ты да Афанасий – две мои руки были. Левая да правая! А теперь безруким меня оставляете, да уж ладно. Дам тебе письмо к наместнику Гледенской обители, игумену Илларию, и езжай с Богом!

– Спаси Христос, отче! – Феона немного помялся. – Есть еще одна просьба.

– Говори.

– Объявится Афанасий, сделай милость, расскажи, где искать меня.

Дионисий с сомнением покачал головой.

– Думаешь, жив твой друг?

– Жив. Не тот человек Афонька, чтобы сгинуть бесславно. Рано или поздно подаст знак.

– Ну ладно, коли так. Передам ему слова твои. – Архимандрит негромко рассмеялся и тут же без какого-либо перехода с осуждением посмотрел на монаха. – Вот в этом ты весь, отец Феона! Давно хотел тебе сказать. Теперь вот скажу! Все ты о других заботишься и переживаешь, а в своем дому порядка навести не желаешь. Что у тебя с сынами твоими? Сколько лет словно похоронили друг друга?

Дионисий хотел продолжить, но насупленный вид и мрачное молчание собеседника остановили его.

– Ладно, – махнул он рукой, – обещал не пытать о прошлом, да не сдержался. Но ты подумай на досуге, так ли уж ценна твоя обида, чтобы холить ее столько лет? В обиде скрыта ошибка нашей неправоты перед Господом. Вот и получается, что прощение – правильно, а непрощение – разрушительно для нас.

Отец Феона ничего не ответил. Он откинулся на солому, натянул кошму до самого подбородка и закрыл глаза. В голове отчетливо и громко, до стука в висках, звучали слова старца Дионисия: «Вспомни прошлое, и тебе обязательно захочется что-нибудь в нем забыть».

Эпилог

Едва багровое, словно крашенное свежей человеческой кровью, солнце высветило темные кроны сосен грязновато-красной дымкой народившегося рассвета, как из-за небольшого перелеска у проселочной дороги, тянувшейся вдоль высокого берега речки Рассохи, вылетел всадник на взмыленной лошади. Уставшее животное громко хрипело, иногда издавая звуки, похожие на вой туманного горна, с его губ хлопьями слетала белая пена, а глаза налились кровью. Очевидно, что лошадь держалась из последних сил.

Григорий Образцов плотно прижимался телом к шее бахмата[153] и шептал обветренными губами:

– Потерпи, милая! Немного осталось!

За десять часов непрерывной скачки эта была его третья лошадь. Каждая из них преодолела около пятидесяти верст. Расстояние предельное для их возможностей. Но сам всадник, словно выкованный из железа, кажется, совершенно не чувствовал никакого утомления и, если нужно, готов был преодолеть то же расстояние и дважды, и трижды.

Следом за Образцовым на дороге показался весь его немногочисленный отряд. Еще с вечера из Ржева в путь отправилась полная полусотня воинов, но дорогу в сто пятьдесят верст осилила едва ли треть из них. Кто-то отстал в пути, не выдержав бешеной скачки, у кого-то пал конь. Кому-то не досталось свежего коня на ямском дворе. Теперь отряд представлял собой полтора десятка суровых воинов, изнуренных, но полных решимости следовать за своим командиром до самого конца.

Из-за холма с реки отчетливо потянуло едким запахом гари. И без того сильно взволнованный, Образцов невольно пришпорил едва живого бахмата, который, несмотря на старание, едва ли смог сильно ускорить свой бег. Еще сотня саженей, и показался живописный берег речки Рассохи. Там, где еще недавно стояла большая усадьба Образцовых, теперь дымилось пепелище. Только печные трубы и обгоревшие нижние венцы подклети уцелели во всепожирающем пламени большого пожара.

Переведя лошадь на шаг, Образцов медленно ехал по своему разоренному поместью, с замиранием сердца оглядываясь по сторонам. Тут и там лежали тела дворни и местных крестьян. Рядом с мужиками валялись топоры и вилы, значит, сопротивлялись, старались если уж не защититься, то, по крайней мере, подороже продать свою жизнь. Бабы в основном были безжалостно зарублены со спины.