— 6 сентября 1932 года он писал Е. А. Шиловскому, что виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и они объяснились. Убедились в том, что по-прежнему любят друг друга, как и раньше. Значит, все-таки Елена Сергеевна сама проявила инициативу и встретилась с Булгаковым. По велению сердца? Или по чьему-то заданию? Я считаю, правильный ответ — второй.
Глава 7
Старые песни о новом
Они встречались не так уж часто, и каждая встреча с годами давалась все труднее и труднее. Когда-то они были друзьями и коллегами, но время развело их в разные стороны. Здесь, можно сказать, была идеологическая подоплека, хотя Константин не любил этого слова. Но оно выражало самую суть.
Во времена Советского Союза все было относительно ясно и понятно. Жизнь протекала по определенным параметрам; каждый знал, что будет завтра, и это знание согревало и скрашивало жизнь. Даже в простом и нехитром наборе советских благ крылась своя мудрость. И на самом деле это было не так уж мало: своя квартира, пусть и не хоромы, но все же — отдельное жилье, бесплатные медицина и образование, у кого-то были и вожделенные шесть соток. А главное, была уверенность в завтрашнем дне, о которой сегодня можно только мечтать. Причем мечтать всем: от олигарха до последнего трудяги. Уверенности в будущем нет ни у кого.
Правда, у советского прошлого были противники, выдвигавшие собственные резоны. Квартиры давали стандартные и маленькие. Медицина отставала от западной, образование — тоже. На каждый пункт находились свои защитники и обвинители, и казалось, этим спорам не будет конца и края. Все спорили шумно, ожесточенно, вербуя все новых и новых сторонников, выдвигая свежие и сокрушительные аргументы.
На массу людей вывались железобетонные данные в виде цифр и статистики: и получалось, что каждый был по-своему прав.
Такая свистопляска была везде. Он вспомнил популярное выражение: «Сон разума рождает чудовища». Чудовища были всюду, так как сон разума наблюдался повсеместно.
Они бойцы невидимого фронта во времена СССР служили Родине в соответствии с теми задачами, которые выдвигало перед ними начальство. Перебежчики были, но каждое дело подобного рода становилось громким событием и имело резонанс долгое время. Ущерб от таких «разоблачителей» и «борцов с режимом» был колоссальный. Никто не говорил: сколько агентуры на местах было ликвидировано или свернуто в результате таких громких дел.
С развалом Союза дело стало еще хуже. Начальство менялось часто, отделы расформировывались. Перебежчиков стало еще больше. Кто друг, кто враг, определить теперь было трудно, а порой и непонятно. Еще недавно ты мог служить с человеком в одном отделе, а через какое-то время становилось известно, что он ушел работать в крупную частную корпорацию, и сколько в результате этого будет слито тайн и секретов, можно только догадываться.
Другие тихо исчезали из поля зрения, а потом, по смутным слухам, оседали в престижных пригородах Лондона. И было ясно, что не за красивые глаза.
Отдел, где они работали, расформировали, в скором времени стала регулярно проваливаться агентура, и через некоторое время было понятно: сдает кто-то из «своих». Думать об этом мучительно не хотелось, более того, сама мысль, что тот, с кем ты работал плечом к плечу над самыми сложными и трудными заданиями, спокойно тебя сдает, невзирая на последствия, была невыносима. Удобнее всего была позиция, спрятать, как страус, голову в песок, и гори все синим пламенем. Но это была неправильная и провальная позиция. Вроде бы ты, боевой офицер, трусишь оказаться лицом к лицу с правдой.
Но оказалось, что это и есть самое тяжелое — столкнуться с нелицеприятной правдой. И действительно, порой лучше ее не знать.
Через несколько лет после Перестройки трое из их отдела умерли, причем при весьма странных обстоятельствах. И тогда его друг, Катин отец, принял решение уехать в Америку, где он когда-то работал нелегалом. Он обосновался в Бостоне, устроился работать инженером на заводе, потом в консалтинговой фирме, но ему понадобилось зачем-то поехать в Москву. Во время той поездки он умер, выпав из окна собственного дома.
Само воспоминание о Сыромятникове, с которым так многое связывало, было мучительным и болезненным.