Тайный код гения

Константин напрягся: то, что он сейчас собирался сообщить своему бывшему коллеге, грозило разбить тот уютный мирок Линькова, в котором он пребывал в настоящее время. Он представил, как сморщится это холеное лицо и на нем появится гримаса раздражения.

Ну и пусть! Уклониться от этого разговора он не мог.

— Да, — сказал он. — Не просто так.

Линьков, доев салат, взялся за второе.

— Павел! — Константин ощущал, как у него перехватило дыхание. — Приехала дочь Гены Сыромятникова и хочет разобраться в смерти своего отца.

— А что? Там было что-то не так? Насколько я помню, выпал из окна собственной квартиры.

— Да. Но ты не думал, с чего бы это здоровому мужику выпадать из окна, а?

Какое-то время они смотрели друг на друга в упор, Линьков первым отвел глаза.

— Чего ворошить старое? — пробурчал он. — Генку не вернешь. Там же дело даже не возбуждали.

— Не возбуждали. Но желание узнать правду никуда не делось. Правда, она срока давности не имеет.

— Переезд из Америки мог сказаться на нервах. То да се, и голова закружилась.

— У нас у всех был устойчивый вестибулярный аппарат, и на головокружения никто не жаловался, и Гена еще не старым был.

— Что ты хочешь от меня?

После этого вопроса, заданного без обиняков и в лоб, стало как-то легче, словно гроза разрядилась, и воздух, насыщенный озоном, заискрился свежестью.

— Что я хочу… — повторил он вслух. — Катя собирается узнать правду.

— А кому она нужна? Вот эта правда? Кому? — Вопрос был резонным. — Отца она уже не вернет. Подозревать: кого? И зачем? Если тогда никого и ничего не нашли, что говорить теперь: прошло почти три года.

— Она собирается встретиться с людьми, работающими над темой, которой занимался ее отец еще здесь, в СССР. Тогда пытались спрогнозировать развитие страны на альтернативной основе, поднимали документы тридцатых годов.

— Поднимали. Но это же бред! — сказал Линьков довольно громко, так что сидящие впереди обернулись на них и посмотрели с удивлением. — Бред, Костя. — Это были простые слова, но старое не возвращалось: не было уже никакого Кости, не было и Паши Линькова, весельчака и балагура. Прошлое умерло. Как бы они ни пытались его реанимировать.

— Бред, не бред. Сейчас Катя вышла на человека, работавшего по той же проблематике. Помнишь Виктора Сокольского? И он исчез. Он работал в театре.

— Ну, ты даешь? — Теперь Линьков развеселился и чуть ли не смеялся. — Какой такой театр? Мы что, теперь актеры?

— Забыл Шекспира? «Весь мир — театр. А люди в нем актеры».

— Вильяма нашего я не забыл и его изречение отлично помню: просто не могу поверить всему этому. Мы же давно уже отошли от наших дел, ты на пенсии, у меня другая работа. Мы солдаты в отставке, и чем мы можем помочь Катерине. Кстати, как она? Я видел ее еще совсем девчонкой.

— Красивая молодая женщина. Учится в Америке в магистратуре.

— Молодец! Встроилась в загнивающий капитализм. Но все это для меня слишком… экзотически. Ты уж извини.

— Я понимаю.

Разговор был закончен, и в знак этого Линьков демонстративно посмотрел на часы. Даже портфель у ног, как показалось Константину Петровичу, шевельнулся, словно собачка, ждущая заветной прогулки с хозяином.

— Мне, пора. Ждут, встреча, — слова вылетали, как шарики, от которых он не успевал увертываться, — звони.

— Я думаю, с тобой Катерина тоже захочет встретиться.

На лице Линькова возникло обреченное выражение. Он развел руками, как бы говоря: что тут поделаешь?

Мужчина взмахнул на прощание рукой и ушел, прижимая к себе портфель. Судя по сгорбленной спине, неприятный осадок от разговора у старого коллеги остался.

— И что мне теперь делать? — говорила Катя вслух, меряя кухню шагами.

Владимир Вольф пропал. А Константин Петрович, похоже, не собирается помогать ей. Более того, ей показалось, что он с неудовольствием отнесся к ее попыткам поднять старое. Он, наверное, решил, что она ввязалась не в свое дело. А может быть, понимал, что все это опасно, и пытался таким способом предостеречь ее.

Но такая постановка вопроса Катю никак не устраивала. С детских лет она привыкла добиваться своего, во что бы то ни стало, вот и сейчас все происходящее толкало ее вперед.

«Карл у Клары украл кораллы».

Эта поговорка с детских лет приходила Кате на ум, когда она пыталась сосредоточиться и решить возникшую проблему.

«Карл у Клары…» — от этой поговорки веяло детством, уютным абажуром с его теплым светом, большой куклой, когда-то подаренной отцом матери.

У куклы были длинные волосы и черные ресницы. Когда ее переворачивали, она моргала, издавая жалобный звук. Это была дорогая кукла, которую отец приобрел у одного знакомого, вернувшегося из служебной командировки в Германию. Кукла находилась в спальне родителей, потом она перекочевала к Кате. Она любила засыпать, обнимая игрушку, от ее волос пахло мамиными духами.

Ей вдруг захотелось найти эту куклу, увидеть ее.

В комнате куклы не было. Катя подумала, что ее могли убрать на антресоль. Так и есть, кукла обнаружилась там, в дальнем углу, лежащей на боку. Одной туфли не было. Волосы спутались, розовое платье сбилось.