Тайный код гения

— Хочется курить, — сказала она вслух.

— Это не проблема, но здесь нельзя.

— Тогда кофе. Черный и крепкий.

Две чашки с черным кофе вскоре стояли на столе. Свет падал в окно, оставляя на полу косые полосы, и от этого пол напоминал свежеструганое дерево: молочно-теплое, душистое. Наступала весна: надрывная, сумасшедшая, пьяная. Она рассмеялась, уставившись в чашку с кофе. Ее собеседник молчал.

По дороге они обсудили ситуацию и решили пока сделать паузу на день-два. Константин Петрович поможет ей достать адреса членов группы, тех, кто остался. Те адреса, что есть у нее, устарели.

Курить хотелось еще сильнее. Словно прочитав по глазам это желание, мужчина встал и вернулся через несколько секунд с пепельницей.

— Курить можно, — сказал он, — нужно только открыть верхнее окно.

Она отодвинула стакан и подвинула пепельницу.

— А сигареты?

— Купил. — Он достал из кармана пачку сигарет и зажигалку.

— Расскажи мне о себе, — неожиданно попросил он.

Ее руки задрожали.

— Рассказывать нечего. — Сигарета зажглась со второй попытки. — Закончила университет, училась в аспирантуре, сейчас пишу диссер. Вроде все.

— А твоя личная жизнь?

Она затрясла головой.

— Ноу комментс, как говорят.

— Это было так больно?

Катя вскинула на него глаза.

— Об этом даже говорить не стану. И не просите.

— Воля твоя, — мужчина поднял и развел руками. — Нет так нет.

Она потянулась наверх, чтобы открыть окно, и тут взгляд упал на полку. «Мастер и Маргарита». Какое совпадение! Она открыла книгу наугад и прочитала вслух абзац про глобус, который стал живым и налился кровью и смертью.

— Глобальная политика в действии. Поворот истории. Было в этом что-то или нет. Как разобраться?

— Не все сразу.

— Это ужасно бесит. — Катя курила неумело, колечки дыма шли одни за другим. — Бесит невозможность сделать все и сразу. Мы привыкли тянуть эту жизнь, а она, если вдуматься по существу, страшно короткая. Короче не бывает. А мы тянем ее, как резину, надеясь на то, что она бесконечна. Когда у меня умирал любимый человек, жених, я чувствовала себя такой гадкой. Он был наркоманом, я не могла его вылечить, и когда он умирал, почему-то думалось, вот отмучается. Может быть, даже в рай попадет. А когда он умер, я вдруг поняла, что ничего нет. Вообще. Есть только реальность сегодняшнего дня, какая есть: хромая, косая, глупая, паскудная, но она есть. А тот свет — это как утешение для тех, кто не умеет жить на этом. И надежда, если вдуматься, большая глупость. Потому что ты идешь на нее, как на свет маяка, и не видишь ничего вокруг. А, может быть, прекраснейшие шансы лежат у тебя прямо под ногами. Само трудное — это жить одним моментом. Когда я потеряла смысл жизни, мне тибетский монах это объяснил. Я тогда полностью ушла в себя; жила в Нью-Йорке, и мне казалось, что для меня лично наступил вот такой маленький конец света. И ничего уже больше не будет. Я чувствовала себя маленькой старушкой: сгорбленной и забитой. И вот случайно я набрела на лавочку, где учили освобождению и просветлению, так и было написано на вывеске. Сначала я даже не поняла, куда попала, а когда осмотрелась, то увидела небольшую комнату, почти пустую, какие-то раскрашенные картинки на стенах, монаха в белом одеянии, перед ним кувшин, откуда доносился аромат курений. И все. Я подошла ближе, заплатила деньги. В голове мелькнуло: «шарлатан чистой воды», стало жалко потраченных денег, подумала: «вот влипла». Но раз уж пришла сюда, то глупо поворачивать обратно. Нужно досидеть до конца, и вот, когда мы разговорились, точнее, говорил монах, с таким сложным именем, что я и не запомнила, так вот, он объяснил, что самое трудное — жить каждой секундой, потому что она реальная, а все остальное — майя, иллюзия. И мы мучаемся от тех химер, которые рождаются у нас в голове, меняя одни химеры на другие, как меняют одежду. И вот мы видим, что эта одежда нам не подходит: то мала, то велика, то потерта, то дырява. И он так хорошо говорил, что я успокоилась, а потом заплакала; плакала я долго, и он меня не прерывал. Я еще подумала: вот садист. А после он сказал, что со слезами от меня уходит часть души, которая томилась в темнице и боялась выйти наружу. Душа она ведь как цветок, ее нужно холить и лелеять. Я пришла к нему еще два раза, и после этого он мне посоветовал ни о чем плохом не думать и себя не накручивать. Начинать каждый день жизни как с чистого листа. Чем больше хлама мы тащим за собой в настоящее и будущее, тем труднее нам. Ведь этот скарб, который прибавляется с каждым днем, мы тащим на себе, а с ним надо безоговорочно расстаться. И чем скорее, тем лучше.

Катя улыбнулась.

— Он здорово прочистил мне мозги этот монах. А потом пригласил меня в Тибет. Я сказала: «Хорошо, как-нибудь», а он строго сказал: «Ну, почему „как-нибудь“, ведь это может никогда и не наступить?» Я не стала долго раздумывать и отправилась в Тибет.

Катя перевела дух и посмотрела на Константина Петровича, но тот рассеянно смотрел мимо нее.

— Вы меня слушаете? — мягко спросила она.

— Да-да, — откликнулся он.