— Ужасно все это. Он был мне как отец. Его жена умерла, детей не было. Я была его аспиранткой, он называл меня «Аришечкой-малышечкой» и еще «Аришей посадницей». И сильно гордился мной, считая, что я подаю надежды в филологии, и я — будущее светило науки. Я-то так не считала, но все равно было ужасно приятно. Год назад он дал мне ключи от квартиры, сказав: «Так, на всякий случай». И кто бы мог подумать, что этот случай и наступил. Я даже не могу об этом думать, настолько все ужасно, и я честно до конца не поняла этой потери. Все кажется дурным кошмаром: я проснусь, а все в мире на своих местах. И врагов у него никаких не было. По крайней мере, мне известных, — прибавила Арина после недолгого молчания. — Вас-то каким ветром занесло к нему?
Катя задержала вдох. Объяснять все было слишком долго. Но и от ответа уклониться нельзя. Пришлось объяснять, опустив многое.
На поверхности Катина версия выглядела следующим образом: она приехала из Америки для сбора материала по диссертации — в частности, по аспектам русско-американских отношений в 20-30-е годы XX века.
Здесь всплыл интересный эпизод — бал в американском посольстве, его интерпретация Булгаковым. Да и вообще все, что связано с Буллитом, бывшим в то время послом США в России.
Выслушав ее, Арина нахмурилась:
— Мне он почему-то о вашем визите ничего не сказал, а ведь привык многим делиться.
На ответ Кати, что, возможно, не придал визиту никакого значения, ее собеседница качнула головой.
— Не думаю, скорее, все наоборот.
Многоярусная люстра поблескивала золотисто-хрустальным светом.
— Заказывайте, — предложила Арина. — Я заявилась сюда пораньше и успела уже выпить чашку кофе. Но за компанию закажу еще одну.
Кофе они пили в молчании.
— Нет, я все-таки не пойму, — стукнула кулачком по столу Арина, — почему он промолчал о том, что вы были у него? Почему я ничего не знаю? Почему? А вдруг в этом и есть разгадка? Бал Воланда — вещь прелюбопытная. Кому было адресовано это послание? Или, выражаясь по-современному, этот «месседж»?
Катя кратко рассказала о себе, хотелось выложить все как есть, но что-то мешало это сделать.
Насколько она может доверять Арине? Все-таки это секретная информация. Не ей принадлежит это все, не ей. Но несколько минут спустя Арина сказала об интересном факте — профессор упомянул ей, что как-то к нему приходил один человек с просьбой прокомментировать документы, связанные с Булгаковым.
Больше Валентин Христофорович ничего не сказал, но напустил таинственный вид и многозначительно обронил, что это может стать сенсацией.
Он понимал, что без кота ничего не получится. И почему ему сдался этот кот — хитрый, блудливый. Он прямо стоял перед глазами. Кот напоминал одного приятеля. Тот все время назойливо мельтешил перед глазами.
— Господи, помилуй, — воскликнул он с раздражением, — избавь меня от него!
Роман рождался мучительно, хотелось бросить и больше к нему не возвращаться. Но что-то выше его упрямо вело вперед.
«Нельзя сдаваться, — уговаривал он самого себя, — никак нельзя. Это — скверно!»
В такие моменты он вспоминал своего отца и ощущал его незримое присутствие рядом.
Во МХАТе на «Днях Турбиных» он и увидел впервые Буллита. Посол сидел с дочкой во втором ряду, он с Леной — в шестом. Во втором антракте Вельс подвел Буллита для знакомства. И сразу все пошли за кулисы знакомиться с актерами.
Взгляд американца прожигал. Ледяной пожар, так можно было назвать его. И еще была в нем некая бесовщинка, от чего хотелось перекреститься. Буллит хвалил пьесу и говорил, что смотрит ее в пятый раз, при этом смотрел прямо в глаза, в них полыхало тяжелое пламя. Было чувство, что встретятся еще. Вечером размышлял о нем — странный персонаж. Яркий и колоритный. И при этом явно литературен, без всяких скидок. Хоть вставляй в раму и пиши.
Мучал «Мольер». Чехарда во МХАТе. Постоянная смена лиц, интриги. И тоска. Грызли предчувствия, что «Мольера», скорее всего, так и не поставят, затянут, сократят и в результате выкинут. От начинал уже уставать от МХАТа, подумал, что точно родился не вовремя, надо было родиться сто лет назад, о чем он когда-то писал в письме к сестре Надюше.
С годами он ощущал все большую усталость от текстов, жизни и самого себя. Да еще эта боязнь открытых пространств.
Продолжалась работа над пьесой, посвященной Пушкину. Он писал ее совместно с Вересаевым. Булгаков вспомнил, как возник замысел — пьеса
Это будет чудесно и живо, только бы никто не испортил замысел, не превратил в пошлость или тривиальность. Его бесило, что Станиславский разбирал Мольера, но не игру актеров, а судил его пьесу своими нелепыми и наивными замечаниями, требуя бесконечных переделок.
Весна чувствовалась все сильнее, а вместе с ней снова звучал в душе вальс из «Фауста» — мощный торжествующий, как разливы Днепра.
«Весной непременно что-нибудь случится, — шептал он. — Непременно».
Апрель — месяц коварный. Но луна сейчас замечательная, и там над Днепром, и здесь, в Москве.
Незримая и неслышимая музыка всегда рядом.