Тайный код гения

— Ну, таких деталей я уж точно не помню. Меня вызывают по внутренней связи. Пока! — и он снова помахал рукой, выдавив улыбку как оскал.

Но Парамонов не сразу отключил связь по скайпу, потому что последнее что услышали от него сестры, была смачная трехэтажная брань с возгласом:

— Кто пронюхал???

Они посмотрели друг на друга.

— Ты слышала?

Елена кивнула.

— Все сходится, — тихо сказала Анна. — Все.

— И что с этим делать?

— Не знаю. Я скажу Марку, тому, кто все это затеял, а там пусть решает он.

— Как странно!

— Что именно?

— Эта история. Мне кажется, что она будет иметь продолжение.

Анна не успела ничего сказать, как раздался звук открывающейся двери, и в к ним ворвался белый лабрадор Дэн, Дэник. Он уткнулся мордой в колени Анне, а потом поднял голову: она почесала его за ушками.

— Дэник хороший, хороший, — промурлыкала она.

На морде собаки расплылось нечто напоминающее улыбку.

Елена пошла в коридор, вслед за ней и Анна.

Игорь стоял в коридоре, большой, громогласный. Его голос напоминал рык.

— Добрался с трудом! Пробки такие, думал все, приеду за полночь.

— Тише, Анчоус спит!

— А я думал с ней поговорить.

— Игорь у нас приверженец теории, что младенцы все понимают. Он читает ей вслух Пушкина, Тютчева, Агнию Барто.

— А что не так? Последние теории гласят, что младенцы все осознают уже в момент зачатия. Разве ты сама не слушала классическую музыку, когда Анчоус была у тебя в животе?

— Помню, помню, — заворковала Елена, прильнув к мужу.

«Как хорошо, что они нашли друг друга», — подумала Анна.

Хороший брак — вещь настолько иррациональная, что бесполезно размышлять: почему это так, а не иначе. Действительно, браки заключаются на небесах, лучше не скажешь. Столько Елена претерпела от своих бывших ухажеров, которые только пользовались ею. Как она страдала и переживала, а сейчас у нее нормальная женская жизнь.

— Ты, наверное, голодный.

— Есть маленько.

— Разогрей все, пожалуйста, сам, я сейчас с Анютой закончу разговор.

— Нет проблем.

Они прошли снова в зимний сад. Тарелка с пирожными, которая стояла на столике, была пуста. Куда делись пирожные было понятно, посмотрев на Дэника, он сидел под кофейным деревом и облизывался.

— Так-так, мелкий воришка! — сказала с укоризной Анна.

— Разве ты забыла, что всю еду надо убирать или ставить повыше, куда он не может дотянуться, — рассмеялась Елена. — Но у меня есть еще пирожные, не переживай.

Они договорились, что Анна передаст все данные и информацию о разговоре Марку, тот уже распорядится ею по своему усмотрению. Елена предложила Анне заночевать у нее, но та отказалась. Ей хотелось домой.

Москва. 1935 год

Он знал и предчувствовал, что мир уже никогда не станет таким, каким он был до этого знаменитого весеннего бала. То хрупкое равновесие, которое установилось на нем, было самым грубым и резким образом впоследствии оборвано, и уже никто не пришел к тому согласию, которое обещалось вначале. Это было как перемирие во время войны, или, точнее, репетиция настоящего мира, когда все могло быть иначе, но история двинулась по другому пути развития. И кто был в этом виноват? Великая шахматная доска предполагала много вариантов развития, но почему-то был выбран самый кровавый и жестокий.

Глобус налился кровью, Абадонна закрутил его, и началась война. До войны было еще несколько лет, но уже невозможно было уклониться от нее, даже несмотря на жгучее желание мира.

Было объявлено перемирие, как во время засухи в джунглях. Но и это не помогло. Герои и преступники, палачи и жертвы, как все было хрупко и на грани. И те, кто еще вчера сидел, и пил за одним столом, после встали по разные стороны баррикад.

Были расстреляны маршалы Тухачевский и Егоров, убит журналист Радек, Райх и Мейерхольд, все они стали невольными жертвами того самого глобуса, который зажег страшный и ужасный Абадонна.

Мир точно стал бы иным, если бы не было этих расстрелов, тюрем, страха, доносов.

Доносчик Штейгер тоже угодил в тюрьму и был расстрелян. Маховик репрессий набирал обороты. Но этот бал, нежнейший и прекраснейший из всех балов, которые когда-либо проводились на земле, был настоящим явленным воочию Апокатастасисом, когда все примирились друг с другом и мирно сосуществовали хотя бы и в течение этого вечера, одного вечера. И не было греха, который нельзя было бы простить. И тому свидетельство — Фрида, которой подавали платок. Все должны быть прощены, обняться и закружиться в последнем вальсе. Волшебном вальсе Гуно.

Теперь он видел все своим внутренним беспощадным зрением: он видел структуру романа, где этот бал был важнейшим элементом, скрепляющим каркас. И эта лестница, уводящая в бесконечность, и Маргарита наверху вместе с Воландом, и поклонение королеве Марго, и вся та страшная и тяжелая вереница людей, которые проходили перед ним, чтобы навеки остаться на страницах романа. Убийцы, палачи, предатели, те, кто был своим на этом балу и кто присягал Князю Тьмы.