Тайный код гения

Аншлюс Австрии совершился. Как и предсказывал Буллит, и в это время он сделал поступок, которым потом гордился всю жизнь. Он возглавил операцию по вывозу из Австрии Зигмунда Фрейда, которому из-за своего еврейского происхождения оставаться в стране, где установился нацистский режим, было небезопасно.

Ученый не хотел уезжать из Вены. Но когда пришли описывать и конфисковывать его имущество, он сдался и согласился эмигрировать. Благодаря Буллиту, а также греческой и датской принцессе Анне, внесшей за Фрейда необходимый выкуп, ученый смог покинуть Австрию.

Буллит лично вместе с принцессой встретил Фрейда в Париже, расстелив перед ним красную дорожку. Он не знал, что знаменитому ученому осталось жить совсем немного. Но они вернулись к биографии американского президента Вудро Вильсона и даже успели немного над ней поработать.

Он не хотел войны и считал, что Америка должна быть лидером в мировой политике, вмешаться на решающем этапе и сказать свое слово. Веско и решительно. Буллит был, несомненно, романтиком. Но постепенно от его иллюзий практически ничего не осталось.

Он не знал, что в это время Булгакову, писателю, так сильно заинтересовавшему его, будет дана возможность «исправиться», написав пьесу «Батум» о юных годах Иосифа Сталина. Но эта пьеса будет отвергнута, и больной, измученный испытаниями великий русский писатель умрет, не достигнув и пятидесяти лет. Но он все же сумеет закончить свой последний закатный роман, где будет дана сцена бала, осуществленного им, первым послом США в Советской России, Уильямом Буллитом.

Москва, вторая половина 30-х гг.

Почему надо было непременно писать пьесу о Самом? Он не знал. Да, конечно, подсказала Лена. Но и он понимал, что это его шанс выбраться из ловушки, в которую он угодил. Елена была права, что подсказала ему. Но сможет ли он?

Господи! И за что такие испытания? За что?

Он всю жизнь старался писать ярко, искрометно, и как он может описать Того, перед которым благоговели, проклинали, восхищались и боялись. Как он сможет все это описать? Как?

Он писал без вдохновения и энтузиазма, и поэтому пьесу отвергли. Но все же такого результата он не ожидал, удар был силен. После этого он как-то сник и перестал надеяться, что ситуация изменится в лучшую сторону.

Москва. Наши дни

Вадим сидел и смотрел на Арину! Он только что выслушал ее о походе к Конкордии Германовне, и для него недостающие звенья сплелись воедино. Он не стал ей говорить, что фирма, в которой он работал, организовала круглосуточную охрану оставшихся в живых членов бывшей элитной группы КГБ, чтобы уберечь их от возможных покушений со стороны Парамонова. Он узнал, кем был его отец, и было стыдно, что он думал о нем, как о рядовом пенсионере.

— Все теперь ясно, — выдохнул он.

— Да, — сказала она хриплым голосом.

— Болит горло? Плакала или курила много?

— Плакала.

— Почему?

— Ты будешь смеяться, но мне так жалко Михаила Афанасьевича, над ним все время довлело предопределение судьбы, рок, от которого не уйти. Он пытался убежать от Судьбы, но не сумел. Она настигла и раздавила его. Увы! Он хотел уйти от стези писателя. Был период, когда в Киеве, после того как он демобилизовался и уехал из Вязьмы, Булгаков занимался исключительно врачебной практикой и не притрагивался к бумаге. Но потом жизнь все равно вывела его к творчеству! И он заплатил за это по самому высокому счету. Это ужасно! И все, кто так или иначе соприкасаются с Булгаковым, восхищаются и ужасаются теми безднами, которые открываются перед ними, когда они изучают его жизнь и творчество.

— Дорогая! — Вадим прижал ее к себе.

Они сидели у него дома и смотрели на Москву-реку. На воде играли лучи закатного солнца, как будто бы на нее вылили масло и волны от него блестели.

— Судьба — вещь страшная, потому что от нее никуда не деться. Вот если бы мои родители не взяли у тебя в долг, — его голос дрогнул, и Арина сжала ему руку, — то мы бы и не познакомились. Хотя я — свинья, свинья и мне прощенья никакого нет и не будет.

— Ты не виноват в их смерти, не казни себя.

— Не оправдывай меня. Я в этом не нуждаюсь. Мне жить с этим всю оставшуюся жизнь.

— Постепенно боль и чувство вины уйдут.

Он ничего не ответил, нахмурившись. Они сидели на диванчике, прижавшись друг к другу. Внезапно Вадим дотронулся до головы Арины.

— Какие у тебя волосы? Мне иногда хочется распутать дреды, ощутить их шелковистость и тяжесть.

В знак согласия она наклонила голову.

Он бережно распутывал волосы, и они, освобожденные, взметались вверх, подхваченные ветром. Когда волосы легли одной волной, порыв ветра растрепал их, и они упали на лицо, наполовину закрыв его.

Арина смотрела сейчас на него сквозь рыже-золотистое пламя, а он целовал пряди, как будто бы выпивая драгоценную влагу, неспеша и нежно. Мужчина отвел волосы с лица и поцеловал в губы. Она смотрела на него, на реку, на небо, где расплескалось закатное ало-оранжевое сочное солнце, выйдя из небесных уже темнеющих берегов.

— Как хорошо! — выдохнула она.

Он приблизил свои губы к ее уху и шепнул: