Тайный коридор

– Нет, – улыбнулся Альберт Иванович. – Сталин не интересовался караимами и никогда не посещал Чуфут-Кале, хотя в Крыму, как известно, отдыхал часто. Дом приемов царственных особ в тридцатые годы был разобран, сохранился только его высокий цоколь. Ну что ж, идемте дальше?

На одном из ящиков, мимо которого они проходили, стояла метровая скульптурная группа из чугуна. Круглый, ушастый, совершенно лысый человек, ощерясь зубастым ртом, передавал торжественный лист с надписью «Указ Президиума ВС СССР» трем обступившим его гражданам: рабочему в шахтерской каске, колхознице в украинской сорочке и очкастому кучерявому интеллигенту с авторучкой в кармашке пиджака. Лицо лысого и ушастого показалось Алексею знакомым.

– Кто это? – спросил он.

– Никита Сергеевич Хрущев вручает народу Украины Указ Президиума Верховного Совета СССР о передаче Крымской области из состава РСФСР в состав Украинской ССР, – заученно объяснил Пепеляев. – После октября 1964 года скульптура, естественно, отправлена в запасник.

– А Крым, тем не менее, остался в составе Украинской ССР, – хмыкнул Черепанов.

– Естественно, – хмыкнул в ответ Альберт Иванович.

– А это что? – Звонарев указал на макет какого-то загадочного памятника: мраморная стела с барельефом Крымского полуострова в нижней части, который был закрыт решеткой вроде тюремной, а сквозь нее прорастала виноградная лоза. Рядом была плита с надписью арабской вязью, а ниже – по-русски: «Огонь упал на Таракташ. Мы стали жертвами и преданы земле и камням». Таракташ… Совсем недавно он где-то слышал это название…

– Проект памятника жертвам Таркташского дела – крымским татарам, приговоренным к смерти в 1867 году по обвинению в убийстве местного православного игумена, – с готовностью разъяснил Пепеляев. – Прогрессивная общественность того времени считала, что они осуждены незаконно, исключительно по религиозно-политическим мотивам. В 1935 году группа крымско-татарских скульпторов начала работу над этим мемориальным проектом, желая воздвигнуть его к семидесятилетию казни таракташцев – то есть к 1937 году. Дело было уже почти решенное, как вдруг в отделе культуры обкома кто-то обратил внимание на этот знак – видите, вроде тавра – на фоне Крыма. Из-под него растет виноград. Выяснилось: это так называемая тамга, ханский знак крымских Гиреев. Тут, конечно, в обкоме всполошились. Времена-то были! В решетке увидели намек не только на царский режим, а в винограде – не только символ национально-освободительной борьбы против империализма Романовых. Скульпторам, правда, ничего не сделали, но на проекте поставили крест.

Звонареву стало не по себе. Второй раз за день он слышит про это Таракташское дело! И вообще этот запасник – мрачный какой-то, как музей криминалистики, где выставлены вещдоки, немые свидетельства давних зловещих событий, хотя вроде бы ничего особенно зловещего, кроме характерного портрета Соломона Крыма и проекта таракташского памятника, они здесь не видели. Наверное, подумал он, таково свойство всех запасников. Справедливо это или нет, но они являют собой задворки истории и культуры, а на задворках всегда мрачновато.

– Сюда, пожалуйста, – Альберт Иванович открыл какую-то дверь. – Нам надо пойти через это помещение. Здесь находятся экспонаты будущей выставки средневековых орудий пыток. «Сотни лет тупых и зверских пыток, – и еще не весь развернут свиток, и не замкнут список палачей», – прочитал вдруг он нараспев, как заклинание.

– Ого! Вот это стульчик! – воскликнул Черепанов. Он показал на тяжелое деревянное кресло с колодками для рук и ног, из сиденья коего густо торчали заостренные десятисантиметровые железки.

– «Кресло Моисея», – пояснил Пепеляев. – Применялось как для допросов обвиняемых, так и для казни. А вот – знаменитая «Нюренбергская дева». У нас ее, впрочем, называли «бабой». – Он подошел к сделанной из железа безглазой и безносой женской фигуре и со скрежетом раскрыл ее на две половинки, словно футляр от контрабаса. «Баба» изнутри была утыкана длинными ножами. – Приговоренного вводили сюда и «деву» закрывали.

Алексея передернуло.

– Гаротта, известная по рисункам Гойи, – продолжал Альберт Иванович. – Человека привязывали к этому столбу, надевали на шею металлический обруч и завинчивали сзади вот этим винтом. Попробуйте.

– Да нет, благодарствуйте, – пробормотал Звонарев.

– А это – «Колесо Заратустры». Кусок железа, набитый на обод, весит около двух пудов или даже больше. Казнимого клали вот сюда под колесо, лицом вверх или вниз в зависимости от приговора, и палач начинал вращать колесо. Железная болванка била по приговоренному, ломая и круша кости.

– А какая разница – вверх лицом или вниз? – морщась, поинтересовался Алексей.