В разгар веселья появился Виктор Лупанарэ, раздобревший и полысевший. Он колесил по Москве на своей «иномарке» – украинском автомобиле «Таврия» (он же «Запорожец»), объезжая места, где он рассчитывал срубить бабок. У него было необыкновенное развитое чутье на деньги. Вот и сейчас он угадал, что в «Секретных расследованиях» пахнет гонораром. Лупанарэ опубликовал в знаменитом четвертом номере очерк «Откровения шпионки» – о своей якобы знакомой, которая уехала в Израиль, попала в интимный салон, обслуживала местных солдат по десять долларов за сеанс, потом сбежала, обокрав богатого клиента, оказалась почему-то в Бирме, где некто Рокки завербовал ее в ЦРУ. «Откровения шпионки» блистали такими перлами: «Моего лучшего связного Кво-Ланга ранили и полуживого закатали в асфальт. На что его родная мать заметила: “Если бы он бился как мужчина, его бы не пристрелили как собаку”».
Прямо с порога, быстро оценив ситуацию, Виктор потребовал свой гонорар.
– Еще один, – поморщился Кузовков. – Ты видишь, мы отдыхаем? Рабочий день закончился. Садись, выпей водочки.
Но Лупанарэ предпочитал водочке деньги.
– Андрюха, не жилься, деньги нужны – край! Я же вижу, у тебя есть!
Кузовков никому еще не платил гонорар за четвертый номер, бухгалтерша даже ведомость не подготовила, но он размяк, отмечая сегодняшний успех, и не имел сил сопротивляться натиску Лупанарэ. Кряхтя, он полез в карман и отсчитал Виктору двадцать долларов.
– И это все?! – завопил Лупанарэ. – Да мне в «Новой Москве» за такой очерк сто баксов платят! Я за песню получаю пятьсот!
– Ну, вот и иди в свою «Новую Москву», – равнодушно ответил Андрей. – Твоя шпионка с двух клиентов столько получала, сколько ты – за одну публикацию. Не нравится, давай деньги обратно. Зачем тебе пачкаться о такую мелочь? Я тебе гонорар журналами выдам. Что же касается песен, то я не Лайма Вайкуле, мне они без надобности. – Он попытался взять из рук Виктора деньги, которыми тот размахивал, будто краплеными картами, изъятыми у шулера.
Но Лупанарэ тут же спрятал «зеленые» в задний карман джинсов и подсел к столу, чтобы чего-нибудь пожевать на дорогу, – спиртного он за рулем не употреблял, уважая правила дорожного движения.
Кузовков не любил Лупанарэ как поэта, а как авантюрист к авантюристу – испытывал к нему тайную симпатию. Конечно, Вите до Андрея было далеко, но и он однажды провел комбинацию в кузовковском духе, на грани фола, хитроумную и изящную. В конце перестройки Лупанарэ выпустил в издательстве ЦК КПСС «Плакат» (перещеголяв тем самым Звонарева, опубликовавшего свою «страшную» книжку в комсомольском издательстве) сборник древнеяпонской эротической поэзии в собственном переводе. Книжка открывалась предисловием некоей Виктории Кара-Вагинян, утверждавшей, что «любовные танки» переведены на русский язык с японского издания, сделанного по рукописи Х века. Этот пергаментный свиток будто бы купил на книжном развале в Киото какой-то миллионер и меценат, уже ушедший в мир иной: он «внезапно скончался в притоне Лиссабона, не успев оставить завещание». Перед тем как отнести это предисловие в «Плакат», Лупанарэ тиснул рядом с подписью госпожи Кара-Вагинян печать кафедры творчества Литературного института, которую он стянул на минутку у своей знакомой, работницы кафедры. В издательстве ему поверили, разослали запросы в книготорги на предмет тиража будущей книги и получили общую заявку на 300 тысяч экземпляров. Спрос на эротику тогда еще был не вполне утолен.
Впрочем, Витины «танки» мало походили на ту похабщину, что в изобилии стала печататься через год-два, при Ельцине. Напротив, он проявил в них больше остроумия, эрудиции и таланта, чем в своих обычных, не стилизованных стихах:
Или:
Некоторые «древнеяпонские танки» носили явный отпечаток реальных обстоятельств жизни самого Лупанарэ, постоянно рыщущего в поисках денег:
А иные сильно отдавали русской поэзией:
«Перелетные руки» Витя несомненно позаимствовал у Юрия Кузнецова.