Тайный коридор

Покуда он так размышлял, похоть снова взыграла в нем. А ведь если бы Катерина ему ничего не сказала, то спал бы себе спокойно до глубокой ночи! Может, пойти к Порывайло, там и разрядиться? Алексей поморщился. Ну почему, почему он шутит, как герой «Нового Баркова» или «Римских лупанариев»? Когда произошло это гнусное превращение? А ведь в юности, до Литинститута, он всерьез мечтал стать человеком, похожим на князя Мышкина или Алешу Карамазова! А стал неприятным циником вроде Клима Самгина.

Пришла Катерина, легла к нему, не снимая халата, прижалась.

– Ты не расстроился, любимый? Сейчас будем у-ужинать, – пропела она, сложив губы трубочкой. – Потом полежим, посмотрим видик. Ты можешь не бояться родителей: я сказала им, что у меня теперь другой парень. Что бы ты хотел на ужин, солнышко?

Ага, эрзац семейной жизни, вместо своей, разваленной. Ужин, видик… Знакомство с напряженно улыбающимися родителями. Нет уж, спасибо! Прости, девочка.

Звонарев поднялся и стал одеваться.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Поужинаю дома. Ты уж извини.

Катя села на кровати, запахнула халатик. Лицо ее было расстроенным.

– Как же так? Если мне нельзя, так ты и… Неужели ты только за этим приходил?

«А разве я хотя бы полусловом намекнул, что приходил за другим? Вот она – “совместная жизнь”! Можно говорить женщине исключительно о сексе, и она будет с удовольствием слушать, но, когда ты замолчишь, она обязательно спросит: “Тебе что, кроме этого, больше не о чем говорить?”»

– В следующий раз принесу тебе что-нибудь напечатать, как герой твоего любимого рассказа, – пообещал он и снова поморщился: «Опять вылез Клим Самгин!»

На лице Кати появилось выражение, как будто он ее ударил.

– Нет, – тихо, но решительно сказала она. – Больше ты уже сюда никогда не придешь.

«Ну, вот и славно, – размышлял он, выйдя в коридор и столкнувшись, как в дурном сне, с Порывайло и еще с какой-то женщиной – возможно, матерью Кати. Они стояли напротив двери, разговаривали. Он слегка им поклонился и пошел дальше. – Вот все само и решилось. А молодец девчонка! Она-то молодец, а ты… Унизил человека, раздавил! Господи, что со мной происходит?»

Чувствовал он себя гадко. «Если это та самая vita nova, новая жизнь, что мне предстоит после сорока, то лучше не жить. Чем я отличаюсь от Лупанарэ?» Со стыдом Алексей вспомнил, как Кузовков втолковывал Вите про нравственность, православие, патриотизм… Может быть, он верил в то, что говорил, да только Звонарев, когда изредка бывал в церкви на общей исповеди перед причастием, всегда думал, что раньше, до «Секретных расследований», было два-три греха из перечисленных батюшкой, к которым он не имел отношения: например, мошенничество, обсчет покупателей, обмер, обвес, а теперь, с этими «портретами на фоне гор», с «Трупом гармонии», с предстоящим «компроматом» на Немировского, и у него – полный список… Нет только убийства. Конечно, не он напрямую обманывал и обсчитывал, но он был при этом, помогал Кузовкову, получал за это деньги…

«А теперь вот еще и разврат – пусть и с девушкой не очень строгих правил, но, как оказалось, с принципами. Да хуже, чем разврат! Она, как дитя, поверила в пафос твоего юношеского рассказа, а ты взял и плюнул ей в лицо! Ну, не нравится тебе теперь этот рассказ, кажется наивным, надуманным, но ведь, когда ты писал его, тебя этот замысел волновал! И вот, через пятнадцать лет, ты, наконец, достучался своим сюжетом до какого-то человека. И что же? Ты с циничным оскалом отвернулся от того, во что верил в юности. Ты предаешь последнее, ради чего еще живешь. Пройдет еще пятнадцать лет, и ты столь же равнодушно отвернешься от нынешней повести, которая у тебя все не складывается?»

После подобных самобичеваний он обычно впадал в тупое оцепенение. Сидел, ссутулившись, в метро, тяжело глядел на отражение человека в стекле напротив. Портрет Дориана Грея…

Домой приехал поздно ночью. Укладываясь спать, услышал странные, приглушенные звуки. Прислушался: это рыдала в подушку Наталья. Он лежал, глядел в темноту. Пойти спросить, в чем дело? Так, как ни в чем не бывало: «Наташа, в чем дело?» Ему не хватало мужества для этого. Через некоторое время рыданья вроде бы утихли. Кажется, всхлипывает… Он по-прежнему лежал без движения. Глаза его были сухи, сердце было как тяжелый булыжник.

* * *