Тайный коридор

– Жаль, секретность не позволяет еще и Витю Лупанарэ привлечь! Помнишь его: «Если бы он бился как мужчина, его бы не пристрелили как собаку»? Прямо о твоем курьере сказано! Ну, Ильич, заслужил обещанный гонорар! Держи двести долларов. Плачу вперед, так сказать, – до публикации, рассчитывая на ответную любезность. Ты, конечно, устал с этим Немировским и Зелимханом, но есть срочное дело. Позвонил мне один наш читатель, Александр Тимофеевич Зыбин, ветеран «девятки»[4]. Он служил в охране Сталина, сопровождал его в поездках на фронт, обеспечивал безопасность вокруг союзнических посольств на Тегеранской конференции. А в Тегеране, если помнишь, действовали люди Скорцени. Так что Зыбин – человек непростой. Уйдя в отставку, еще в пятидесятых годах, он собрал вокруг себя кружок поклонников Сталина, в который входили и некоторые влиятельные люди. Сейчас такого кружка, конечно, нет, но Зыбин поддерживает связь со всеми оставшимися в живых работниками охраны и обслуги Сталина, записывает их воспоминания. «Записки» Власика появились у нас не без его помощи. Лет этому Зыбину уже много, видно, чувствует он приближение костлявой и решил открыть какую-то тайну, чтобы не уносить ее в могилу. Ты уж сходи к нему с диктофончиком.

– А что за тайна-то?

– Да хрен ее знает! Так он тебе и скажет по телефону! Вот сходи и узнаешь. Мы же, как-никак, «Секретные расследования»! А вдруг – сенсация?

– Ладно, – вздохнул Звонарев, внутренне поморщившись: диктофон надо было брать у Катерины. Они не разговаривали, хотя и здоровались – Катерина напряженно, не поднимая глаз. При его появлении в «предбаннике» она начинала усиленно чем-то заниматься: рыться в ящиках, щелкать компьютерной мышкой, набирать телефонный номер, хотя до этого, быть может, сидела и просто глядела в стену. Алексей все думал, как бы ему извиниться, но он этого никогда не умел, даже в лучшие годы жизни с Натальей. Поэтому, ссутулившись, он неловко проходил мимо Катиного стола.

Сейчас же, думая, какое выражение лица принять, чтобы попросить у нее диктофон, он выбрал озабоченное, не догадываясь, что со стороны оно выглядит, как безобразная кривая ухмылка.

– Катя, э-э-э… мне нужен диктофон.

Не глядя на Алексея, она вытащила из ящика стола диктофон и положила перед ним.

– Кассета есть? – холодно спросила.

– Есть. То есть нет.

С тем же непроницаемым лицом она вытащила и положила перед ним кассету.

– Спасибо…

– Не за что. Батарейки вам придется купить самому, – напряженно изучая свои ногти, добавила Катя. – Принесете чек, я отдам вам деньги.

– Да ладно, деньги… – смешался он.

– Зачем же: «да ладно»? – она насмешливо подняла на него глаза.

Звонарев не выдержал ее взгляда, как-то гнусновато усмехнулся и ретировался.

Ветеран «девятки» жил неподалеку от станции метро «Киевская» в тесноватой двухкомнатной квартирке, пропитанной душным стариковским запахом. Это был сморщенный, ветхий человечек лет девяноста, тогда как с фото на тумбочке в прихожей смотрел бравый молодец в чекистской форме. Рядом улыбалась миловидная женщина, которой, наверное, уже не было на свете: за все время их разговора она так и не появилась.

Алексей представился (причем дед, как он и предполагал, внимательнейшим образом изучил его редакционное удостоверение и сверил фотографию с оригиналом), и они прошли в комнату, уставленную обшарпанной, топорной мебелью 40-х годов, сели за круглый стол с пыльной, свисающей до пола бархатной скатертью. Дверь во вторую комнату была плотно закрыта. «Там, наверное, маленький музей вождя», – мимоходом подумал Алексей.

– Что вы хотели нам рассказать, Александр Тимофеевич? – спросил Звонарев, внимательно рассматривая старичка. У того был тяжелый, как бы загнанный внутрь взгляд. С таким же неподвижным, угрюмым, нездешним выражением смотрели деды-ветераны, к которым Алексей, будучи юным следопытом, ходил перед праздниками 23 февраля, 9 мая или 7 ноября и записывал рассказы об их подвигах. Потом он сдавал эти записи руководителю кружка, а что было с ними дальше, не знал: возможно, и сгодились для какой-нибудь Книги Памяти».