Тайный коридор

«Под скатертью хранит доказательства, как старушки – деньги на похороны?» – весело подумал Звонарев. Но он ошибся. Скатерть скрывала стоящий под столом сейф армейского образца, с облупленной зеленой краской. Александр Тимофеевич трясущейся рукой достал из кармана ключ с зубчатой бородкой и, кряхтя, склонился над сейфом. Заскрежетал замок. Запустив руку в чрево железного ящика, Зыбин бдительно покосился на гостя: не подсматривает ли, что там внутри? Алексей с выражением покорности судьбе на лице поднял глаза в потрескавшийся потолок.

Старик повозился в полумраке, запер сейф, выбрался из-под стола.

– Вот, – повторил он и показал Звонареву пожелтевший конверт старого, советского образца.

Алексей поглядел без особого интереса и вдруг разинул рот. Это был тот самый конверт, который пятнадцать лет назад опустила в ящик на симеизской почте Наташа. С поздравлением: «С Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота!» И навсегда запомнившимся адресом: «Москва, главпочтамт, до востребования, Васильеву Леониду Андреевичу».

Звонарев, не веря своим глазам, ошеломленно переводил взгляд с письма на Зыбина. Так этот божий одуванчик и есть загадочный Леонид Андреевич Васильев?!

– Откуда это у вас? – наконец хрипло спросил он.

– Что – «это»? – прищурился старик, заметивший его удивление и насторожившийся. – Вы же не знаете, о чем речь.

Алексей взял себя в руки и как можно равнодушней сказал:

– Но ведь это письмо адресовано не вам. Разве вы Леонид Андреевич Васильев?

Зыбин снисходительно улыбнулся.

– Если надо – я был Леонид Андреевич Васильев. А если надо – Марк Абрамович Шнеерсон. У меня своего паспорта до пенсии не было, а на чужое имя – сколько угодно, даже с пропиской по конспиративным адресам. И после пенсии один остался, потому что из нашей системы вчистую уходили только на кладбище. Это сейчас… – он безнадежно махнул рукой.

– И что же в этом конверте? – с деланным безразличием осведомился Звонарев и незаметно включил диктофон (он положил его к себе на колени, когда Зыбин заворачивал скатерть).

– Здесь письмо, отправленное мне в феврале восемьдесят четвертого года одним крупным разведчиком, который сразу после этого покончил с собой. Он был моим другом и единомышленником. Письмо настолько секретное, что попало ко мне окольным путем, из Крыма, видимо, через агентуру разведчика. Используя данные, полученные за рубежом, он вскрыл предательство некоторых представителей наших высших кругов: Андропова, который в неудержимой жажде власти убирал сначала своих конкурентов, а потом и самого Брежнева, и тех агентов влияния США и других империалистических государств, которые, куря фимиам властолюбцу, карабкались с его помощью наверх, – Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе… Он приводил также неоспоримые факты измены крупных чинов в госбезопасности и армии – например, генералов Калугина и Кобеца. Но ни этот разведчик, ни его начальство не могли дать ход полученным данным, потому что не имели твердой поддержки наверху. Тогда он решил ценой своей жизни сдвинуть дело с мертвой точки, чтобы начавшееся по поводу его самоубийства расследование переросло в разоблачение измены в высших кругах. Но, не будучи уверенным, что хранившееся у него досье на предателей не уничтожат и дело не замнут, он написал еще это письмо и отправил его мне по нашему обычному каналу – через главпочтамт, до востребования. Он хотел, чтобы я ознакомил с ним влиятельных членов нашего кружка, которые могли бы, используя имевшиеся связи, не дать заглохнуть расследованию.

– И вы сделали это? – не удержался Алексей.

Александр Тимофеевич кивнул.

– И что же?

– А ничего. Наши единомышленники попали в такую же ситуацию, как в свое время сам разведчик и его начальство. Те, кто все же добивался расследования, вскоре оказались не у дел или… – Зыбин сделал многозначительную паузу, – … в могиле. По разным причинам, но в один отрезок времени – за год.

– Почему же вы не опубликовали это письмо в году, скажем, девяностом, когда уже четко обозначилась партийная оппозиция курсу Горбачева? – с досадой спросил Звонарев. – Накануне последнего партийного съезда, например?

– Вы еще слишком молоды, – насмешливо сказал старик. – Партийная оппозиция, говорите? Что-то я не слышал, чтобы эта оппозиция открыто критиковала Горбачева. Помню только выступление депутата Умалатовой. И кто бы стал печатать это письмо? «Советская Россия»? А потом бы меня преследовали, как Нину Андрееву?

– Но ведь диссидентов тоже преследовали? – не сдержался Алексей. – И большевиков до революции преследовали, – поправился он, поймав колючий взгляд ветерана «девятки». – А как же? В политической борьбе без гонений своей цели не добьешься. Вот я, допустим, обыватель, с меня и спрос иной. А вы же идейный чекист!