Тайный покупатель

Он мучился на самом деле, его не взяли в аспирантуру из-за отца, плохо стали относиться на кафедре. Он страдал из-за этого и можно сказать, что решил забить на всю эту древнерусскую тоску. Уверял, что выдохнул: можно жить нормальной спокойной жизнью. Можно наслаждаться жизнью. Я предложила ему писать фэнтези, но он ответил, что с удовольствием, но он не может даже пост нормальный написать, не то что книгу, ему близко наукообразие, достоверность, он представляет картинки, ну то есть он мыслит знаками, у него восприятие слов не такое, как у всех. Слово для него тоже знак. Картинки возникают у него, когда он читает памятники и просто старинные тексты. Там мудрость веков. Хотя как раз скрипторы подпортили впечатление: списки дополнялись и изменялись в зависимости от времени переписывания и характера переписчика, его настроения. Я немного понимала, о чём он, потому что сама писала, но не могу объяснить просто и популярно. И тогда я рассказала Антону, какие картинки вижу я.

Он посмотрел на меня внимательно, по-моему он не поверил, решил что это мои фантазии, больные фантазии любимой девушке обыкновенно прощаются:

− В смысле?

− Я первому тебе говорю. – помедлила, и добавила: − Из живых.

− А из не живых? – Антоний в любой ситуации не терял иронии. Экспромт – это его.

− Из неживых дедушке я говорила.

− Понятно. Сверхспособность. Ты у нас, Тоня, избранная.

− Я не знаю, что это. Я тебе призналась, так как чётко знаю − ты совершаешь ошибку. Тебя обложили и всё равно заставят. Я видела тебя монахом. Это случается, если я очень разозлюсь. Очень редко. Я тебя очень люблю, просто обожаю. Ты у меня единственный первый и последний, – последнюю фразу я сказала почти неслышно: − Хватит рассказывать, как тебе тяжело, хватит проклинать свой талант. Смирись и согласись работать на отца.

Он снова посмотрел странно, он не верил мне. Верил и не верил. Я бы и сама не поверила, если бы мне такое выдали.

− Ты красивый – вот и наслаждаешься. Был бы уродом как Квазимодо, заперся ото всех как миленький и просидел бы в скриптории до смерти.

− Тоня! Ты красивая.

− Не надо. Я видела лицо твоего Дана, когда он меня увидел.

− Даньку ты понравилась. Он на всех так смотрит.

− Ты меня успокаиваешь.

− Нет. Я тебя ревную, когда тебя нет рядом.

− Нет, Антоний, не успокаивай меня. Тебе понравились надписи, мои этикетки. Ты лица запоминаешь намного хуже, чем шрифты.

− Не надо начинать эти глупые женские размазни, Тоня, ты и красивая, и умная. – Вот зуб даю: он решил, что у меня было помутнение рассудка из-за заниженной самооценки и стал нахваливать.

− Ты как мой папа. Как бабушка и дедушка. Они то же самое мне говорят, а одноклассники из автобуса вытолкнули.

− Ты, Тоня, никогда не замечала, что у людей которые должны умереть и знают об этом, взгляд обращён вечность? – вдруг спросил он. – Был ли у твоего монаха, такой взгляд?

− Не знаю, − честно ответила я. – Я вижу не чётко, как в тумане.

− А если человека в будущем нет, то ты его не видишь?

− Нет, пустое место.

− Ну значит я доживу до смерти, − рассмеялся он.

Я не любила этих разговоров про смерть. Я боялась смерти ужасно, когда я злилась на родных, я никогда на них не смотрела, злилась в пол – чтобы не знать, что их ждёт, какими они станут (а может и не станут), я бы этого не пережила.

Глава третья. Видеть старость

В последнее наше свидание я вернулась к теме.

− Началось давно. Совсем ребёнком, трёхлетним или лет четырёх, я ночевала на даче. Приснилось как наяву − кто-то стучит в окно, и потом вроде как стекла нет. Этот кто-то начинает мне что-то говорить. Он как медведь, но в косоворотке. Как в сказке «Морозко», я в то время эту сказку ещё не смотрела. Или не медведь, но страшный, и говорит низким голосом.

− Очень интересно. И что он говорил? – улыбался Антоний, но не добавил как обычно что это всё миф и фольклор. Тогда я решила, что он верит, сны же могут быть любыми, самыми что ни на есть фантастическими, но сейчас знаю: он не хотел меня обижать, считал меня ненормальной, делал вид что «слушает и внемлет».

− Я не помню, что говорил чародей, это чудище медвежье. Проснулась, в ужасе стала кричать. Дедушка прибежал, стал меня успокаивать: «Страшное приснилось?» «Да». «Медведь?» – он видно сказал наобум, просто так. «Да, медведь». Но был это всё-таки не медведь, человек но какой-то лесной, серый и мохнатый, в красной рубахе…

− Был сон, и был. Многим снятся кошмары. Особенно в детстве, – резонно заметил Антоний. − Просыпаешься и успокаиваешься.

− Это кошмар-кошмар. Сон я не забывала. И ещё сон, когда я лечу вниз с лестницы эскалатора в метро и не падаю. Со снов я отсчитываю то время, когда я потихоньку стала осознавать свою непохожесть. Каждый жуткий сон – как предвестник моих будущих видений.

Антоний поморщился:

− Я понял, что ты Кассандра… Давай не будем повторяться. – Он не любил повторений, на дух их не переносил.

− Кассандра видела, я верю!

− Это миф.

У Антония всё миф, он ни во что не верит, как и мой дедушка.