Тайный покупатель

Однажды мы катили по ночному шоссе в среду. Савва на радостях выпил, он пил редко, но если пил, то больше нас с Даном, мы сами удивлялись. За рулём порша был я. Позади рулил Дан (без прав), но он отставал. Скорость приличная для меня, но Савва летал быстрее. Мне нравилась ночная дорога, но не до фанатизма, и мне всё больше казалось, что Савва зависим от дорог и поездок, чем ближе я его узнавал, тем чётче понимал: он человек страсти.

А май дурманил дальше, вдохновлял на подвиги, склонял к экстриму. Катясь по шоссе, я вспомнил поездку в Петербург, и то, что я обещал Тоне эту поездку, потом вспомнил, что так и не поблагодарил её за подарок на день рождения. На дороге случилось озарение, я ругал сам себя: какой же я гад, как я мог о ней забыть, нет мне прощения, пусть она там кто угодно, но я тосковал по ней; и я решил написать Тоне или позвонить, возобновить с ней отношения и не вспоминать о прошлом. Прошлое неважно, только грядущее, как утверждал великий символист. Светало, солнце почти поднялось над лесом и скакало со мной наперегонки, вдоль обочины попадались голосовавшие люди – значит, мы заехали далеко, к соседнему городу. Савва задремал, а я мчался, пока Дан не начал сигналить. Я затормозил, прибился к обочине.

− Так и думал. Петровичев храпит, − зло сказал Дан и пнул ногой покрышку (хорошо, что не бампер, с Дана станется). Он завидовал, что у Саввы порш, что я с Саввой, а не с ним в салоне. Дан обижался на нас с Саввой. Он сказал:

− Я вроде хвоста за вами.

− Поной, Дан.

− Да что ты: поной – не поной, − Дан злился всё больше. − У тебя вообще машины нет, ты как приживал.

Я внимательно посмотрел на Дана. Дан прав: я всё с Саввой, а стал забывать хорошего друга, хоть и жили мы в одном дворе.

− Что ты всё бесишься Дан?

− А что нельзя? – он нарывался на перепалку.

− Слышь, Данёк! Дорога успокаивает даже психа, Савва становится на дороге почти удавом, жаль, что, когда не спит, азартным удавом. А ты? Я вижу – тебе не в кайф. Зачем ты себя мучаешь? Так ещё и огрести можешь без прав-то.

Дан сел на асфальт, опёрся о дверцу, посмотрел в небо, злорадная улыбка, улыбка таинственная и мстительная пробежала по его лицу. Я похолодел. Никому не пожелаю наблюдать такую улыбку у своего ближайшего друга, которому ты доверяешь, которому ты благодарен, считаешь его чуть ли не самым близким.

− Я не знаю для чего живу, Антон. Плохо мне. Тоска какая-то. Мне всё кажется, что за нами кто-то следит. У тебя нет такого ощущения? – и внимательно выжидающе поднял на меня глаза. Спектакль разыгрывает, что с ним?

Я стал себя винить: я бросил Дана. Ему просто хочется быть с кем-то, общения хочется, а мы от него улетали. Больше он никогда не ездил с нами на своей машине, даже когда вернули права, иногда, раз в месяц, составлял нам компанию, но сидел только на заднем сидении, хоть Савва и предлагал ему поводить.

Глава седьмая. Цвет фруктовых деревьев

Когда вокруг ресторана расцвели фруктовые деревья, а художники, писавшие шедевры обыкновенно вдали, на косогоре, подтянулись ближе к ресторану, те, кто посмелее − к веранде, Жорыч кайфовал, прохаживался, любовался этюдами. Он любил художников, но пейзажи не покупал. Для ресторана он выбирал огромные многофигурные полотна всегда из прошлых эпох, ему их писали на заказ. Я как раз закончил работать, был голоден, и Савва тоже. Жорыч предложил нам продегустировать красное вино, якобы марочное и всё такое, но «для своих». Подтянулся и Дан, и мы потягивали вино, вполне себе заурядное, приторное, мускат, но крепкое – я стал хорошо разбираться в винах, клиенты меня благодарили, один раз − со слезами на глазах. Искреннее «спасибо» – мне не хватало этого на прежней работе. Я любил общаться, и благодарность клиентов ценил выше всего. Я реально начинал себя лучше чувствовать… поэтому серьёзно взялся за дегустацию – чтобы не попасть впросак перед людьми, для которых вечер − праздник. Жорыч шутил:

− Самелье из Мирошева рекомендует…

Решено было взять, если скинут тридцать процентов на десять бочонков, Жорыч нас оставил и указал на часы – он носил часы на цепочке, мы все в ресторане носили жилеты и часы на цепочках – мужики ж Загоскина.

− Полчаса и брысь отсюда – улыбнулся Жорыч. Он любил на грани фамильярности, но по-отечески, указывать, сколько мы можем сидеть.

− Окей, − и мы продолжали сидеть.

Никогда ещё весна не действовала на меня так сильно пьянящим ветерком, ожиданием перемен, надежд на счастье. Может быть, в этом был виноват живописный вид и вся архаичная, абстрагированная от реальной жизни атмосфера и обстановка «Мужиков Загоскина», а может я всё чаще мечтал о переезде вслед за мамой.

− Заметил: ты очаровываешь деловых людей. Что Староверов, что твой новый избранник, − сказал я маме недавно.

Но мама ответила:

− Не напоминай мне о нём.

− Почему?

− Он приходил в колледж.

− Мама!