Тайный покупатель

Не вовремя заболел тамада. Тяжело заболел и надолго – после празднества, которое он вёл, умудрился сломать обе ноги, так ещё пешком до дома дошёл – я не мог представить, как такое возможно, но он дошёл, он был сильно пьян, может шок у него был, ходят же смертельно раненые в фильмах и даже без головы курица бегает. Лето на пороге, пора свадеб, выпускных, юбилеев и посиделок. Жорыч приказал − именно приказал!− в срочном порядке становиться ко всему прочему ещё и тамадой, ведущим мероприятий. В «Мужиках» приветствовался лубочный стиль под старину, раз попробовав, я погружался в смрад дурновкусия всё глубже.

Я стал намного больше уставать, но всё это оплачивалось. Сценарии мне посылал Савва. Дома под руководством мамы я заучивал стихи наизусть, она всячески меня поддерживала, проверяла, делала замечания – она была преподавателем с идеальной речью. Выучив стихи, которым больше подходили под определения «нескладушки» и «стишата» с рифмой «день-олень» я почувствовал, что стал быстрее соображать. Я вымарывал все глупые глагольные рифмы, посидел в интернете, полазил в книгах, не поленился и сходил в библиотеку − состряпал собственные сценарии праздников. Жорыч меня ещё больше зауважал. Июнь, июль, август. Я работал на износ. Я искренне радовался, что у нас высокие цены: чем выше цены, тем меньше желающих организовать праздник, пусть все валят к конкурентам. Я понял, что мне нравится устраивать детские праздники. Они всегда днём, иногда даже утром. Утром у меня голова лучше работала. Детей встречали аниматоры, а я читал стихи из своего детства, детские шутки из копилки Староверова… Я был в курсе почти всех героев мультиков – я по-прежнему выбирался в кино, но тут бОльшую часть работы брали на себя аниматоры, я же, когда после игрищ дети жрали торт, общался с их матушками. За шарики отвечал тоже я. Не буду об этом распространяться, особенно о том, как взорвалась установка для накачки шаров… Детские праздники у нас всегда заканчивались выходом Михайло-жнеца, в него наряжался незаменимый Филипчик. Да и кенди-бар всегда навязывался рестораном в одной тематике – Михайло-жнец. Жорыч запретил в меню «ненашинские» слова, но кенди-бар всё равно требовали как кенди, а не как русский буфет. Чтобы порадовать Жорыча, я уговаривал родителей на сбитень, а детей на морс, и на пирожочки-мини, а не канапе (Жорыч запрещал канапе, называя это «хрень на спичке»). Ближе к концу августа, когда детских праздников стало особенно много – дачники прощались с летом, − к веранде подошла Тоня. Я заметил её ещё издали. На ней была та же ветровка, что год назад, Тоня надела её в последний наш день, когда похолодало. Тоня стояла вдалеке и смотрела на детей, на аниматоров, на всю эту игрушечно-шаровой кич. Праздник заканчивался, к шести вечера должны были подойти Дан и Савва. Я не хотел, чтобы они её видели. Но и прогнать её не смел. Я читал заключительные рифмовки о радости жизни и счастье быть с друзьями под смачное чавканье подвыпивших отцов семейств. Дети уплетали прощальный торт с символикой героев вселенной, слизанной с древнегреческого Олимпа.

Я спросил у всех, не нужно ли чего, мамочки немного расслабленные от сбитня сказали, что если что, позовут, отцы семейств объявили, что я свободен. Я извинился и вышел на поляну, за террасу, к Тоне.

− Привет, – улыбнулся я.

− Привет, – она радовалась и не скрывала этого.

− Решила навестить?

Она начала что-то сбивчиво говорить о художнике в их посёлке, который тут рисовал − он изобразил на террасе меня, Дана и «ещё парня-блондина, похожего на тебя», а вокруг фруктовые цветы − розовые и сиреневые, добавила она. Заметила, что сирени не видит:

− Сирени что-то не видать.

− Сливы видишь? −я указал в сторону стоянки, по периметру которой желтели сливами деревья. – Они цветут сиреневым. Замучились их подбирать, кислятиной несёт.

− Так давай я подберу, дай мне миску или пакет.

− Нет, нет, Тоня. Мы сами. Тут есть уборщики. Чужим не надо. Ты извини, Тоня, я на работе…

− Я понимаю. – Она смотрела на меня влюблённым преданным взглядом. Будто и не было года разлуки и обид.

− И при чём тут художник? Ты же знала, что я здесь работаю.

− Я тебе писала − ты не отвечал.

− Я устаю, Тоня. Заболел тамада, я всё лето как белка в колесе.

− Знакомые видели тебя за рулём чёрного порша.

− Какие знакомые? У меня нет машины.

− Ты был не один, в салоне были люди. А другие знакомые видели тебя за рулём внедорожника, это ещё осенью.

− Тоня! У меня нет внедорожника.

− Но ты тоже был не один в салоне. И с прицепом.

− В салоне с прицепом?

− Бабушка всем разболтала про тебя, что ты меня бросил. Весь наш посёлок тебя выслеживает и мне докладывает.

− Тоня! Ну что ты! – я старался её успокоить, я умолял её, такой неудобный момент. − Я тебя не бросал. У меня мама переехала в Италию, я теперь бабулю, поддерживаю. И работа же.

− А ты остаёшься?

− Где?

− Или тоже в Италию уедешь?

− Да, остаюсь. Пока остаюсь.

− Значит, ты будешь монахом в Италии. Вот в чём дело.

− Почему монахом? − Такое ей не стоило сейчас говорить, вот именно сейчас.