− Ты забыл, кем я тебя видела? А я-то думаю: что-то не то. Ты просто был, католическим монахом, то есть будешь…
Я разозлился:
− Тоня! Зачем ты настаиваешь? – Я не стал добавлять насчёт Староверова, насчёт того, что он её подучил.
Она проигнорила вопрос и упрямо заявила.
− Подожду, пока праздник закончится.
− Сейчас мои друзья подойдут, − я подумал, вдруг она не захочет видеть Дана, она ж его не любила.
− Те с картины?
− Да. Те с картины, − и я вернулся к гостям, подальше от неё.
− Антоний! – крикнула она. Это был даже не крик, а хрип, она готовилась разрыдаться. Такое бывает у детей, когда они сильно ударятся: вскрикивают, потом замирают, а после уже завывают от боли – наблюдал на детских праздниках не раз.
Я вернулся к ней:
− Тоня! Сейчас придут друзья, посидим и поболтаем. Ну не могу я сейчас, извини. Умоляю, подожди!
Не мог же я её прогнать, да и, зная её характер, уверен, она не ушла бы, ещё бы кинулась сливы подбирать. Вид у неё стал несчастный, побитый, она поправилась за год: смотрела преданно, но непреклонно, упрямо, по-волевому, как прапорщик на военных сборах. Я решил: пусть будет, как будет. И вернулся к гостям. Я был сама любезность и боялся признаться: хочу показать Тоне, какой я необыкновенный и обворожительный. Мамочки таяли от моих стихов, моих разговоров и заученных с аниматорами сценок-шуток. Какой-то отец, завалящий и худой, явно знавший когда-то лучшие дни, смотрел на меня угрюмо, враждебно, нелюбезно, даже агрессивно. Ревнивец. Вышел на террасу Савва. Он стал спрашивать мамочек, как вообще впечатления и так далее – типа он такой пиар-менеджер. Они стали отвечать, я знал: Савва их не слушает, но прилежно кивает. К моему счастью аниматоры закруглились, дети подрались из-за последней шоколадной фигурки Михайло-жнеца. Официанты в срочном порядке вынесли ещё фигурки – у нас их всегда навалом − не помогло, кто-то из детей расплакался, все стали разбирать шары и уходить. Детские праздники часто заканчивались драками, я давно к этому привык. Дети устают и начинает требовать всего-всего и побольше. Мы с Филипчиком, замурованным в ростовую куклу Михайла вручали волшебные кульки. Это действовало на обиженных стопроцентно, но и стоили эти подарки недёшево. Оговаривая прайс, я всегда просил не экономить на заключительных персональных наборах с символикой ресторана. Наборы − как шлейф на празднике, как частица воспоминания, в волшебном кульке были съедобные именные открытки, милые душевные, пастила, нуга и медовые ручной росписи пряники… По тропинке к террасе прихрамывал Дан – во время последней нашей поездки он разозлился, ударил ногой по покрышке, непонятным образом отбил пятку. Жорыч обычно всегда сидел с нами. Но сейчас он уехал в мэрию – его вызвали для подготовки дня города. Я подумал, что Тоня пришла довольно кстати – Жорыча ввечеру нет, это редкость.
Я представил Тоню. Дан нагло пялился, всем показывая, что он-то старый знакомый. Филипчик подмигнул, принёс четыре прибора.
− Слышал о вас, Тоня – сказал Савва обворожительным голосом, он явно был заинтригован. – Варенье ваше дегустировали.
Прикатили подносы с закуской – мясо с грибами и салат − повар по привычке приготовил четыре порции (Жорыч же), а так бы мне пришлось идти просить на кухню. Савва разлил вино.
− Хорошее у вас варенье, Тоня.
Тоня молчала. Она не притронулась ни к еде, ни к вину. Она собралась, как змея перед броском, сидела скованная.
− Тоня! Я тебя умоляю. Не надо сидеть, как партизан на допросе. Расслабься и поешь. Очень вкусно, Тоня.
− Да Тонь, − сказал Дан. − Что ты как неродная. Если ты на Тоху обижаешься, то зря. Он сохранял тебе верность весь год. Савва подтвердит.
− Без вопросов, – серьёзно подтвердил Савва.
Я улыбнулся.
− Если ты думаешь, что Тоха тебя не любит, так он тебя очень любит, все уши прожужжал, – сказал Дан проникновенно. – Я, честно, Тоня хотел с тобой, ну познакомиться…
− Приударить, − подсказал я.
− Да, – кивнул и Савва. – Мы как-то по пьяни решили тебя у него отбить.
Тоня посмотрела вопросительно, улыбнулась и подняла бокал.
− За знакомство, за знакомство тебя и Тохи. (Тоня испуганно вылупилась на Дана – ей было неприятно, что Дан, как она наеврное считала, знает нашу личную историю.) Годовщина была не так давно, ты поэтому пришла? – Дан выпил.
− Как вино? – деловито спросил Савва.
− Обалденное, – ответила Тоня.
− Антоний говорил: ты вино ставишь?
− Да, ставим. Яблочное в этом году.
− Яблочное? – Савва поднял брови.
− И сливовое.
− Аммоний кладёшь?
− Хлористый.
− Что хлористый? – встрял Дан. Он с аппетитом ел. Значит, не было времени перекусить на работе: перед сентябрём у него всегда много работы, вызовов и мелкого ремонта.
− Хлористый аммоний, Данила. В вино шепотка, так Тоня? – пояснил Савва. Савва впился глазами в Тоню. Он её изучал не как Дан и большинство мужчин. Савва в глубине души, не афишируя, отдавал предпочтение умным девушкам.
− Чайная ложка на десять литров.
− Где достаёшь аммоний? – Савва спрашивал не из праздного любопытства. Хлористый аммоний случался проблемой у фермеров, поставляющих домашнее, не марочное вино.