Я всё больше скучал по Староверову, ничего не мог с собой поделать. Всё понимал, и – скучал. В ресторане чувство обострилось. Как и во всех высококлассных ресторанах на сцене выступали коллективы. Часто заказывали мужские хоры, что-то от цыганщины что-то от Шаляпина – лубочный репертуар, рассчитанный на иностранцев. Но даже с этими слезливыми романсами, застольными плясовыми и прочими хитами прошло-позапрошлого веков, с аляповатой аппликацией декора, я тосковал о вчерашнем, таким недавним и таким далёком. Профессор, читавший нам русскую словесность иногда снился мне, он не дожил до того времени, когда ко мне стали холодно относиться в универе, он умер сравнительно молодым. Остались его учебники. Когда я ему сдавал экзамен он, достаточно жёсткий и скупой в оценках, сказал, что если бы можно было ставить «шесть», он поставил бы мне «шесть»… «Мужики Загоскина» напоминали о Староверове. Кулебяки, сбитни, прочая атрибутика меню и всей обстановки толкали меня вспять, в девятнадцатый, в восемнадцатый, в семнадцатый век. А там и до Средневековья рукой подать. Чем больше вспять, тем меньше знать, говорил Староверов. Я скучал по нему и боялся себе в этом признаться.
− Он приходил ко мне в колледж.
− Зачем?
− Просто поговорить.
− О чём?
− О тебе конечно.
− Обо мне? – я усмехнулся. − И что ты сказала?
− Антоний, что я могу сказать? Ты взрослый, самостоятельный, у тебя друзья. Первый год мы живём с тобой как соседи. Увы, по моей, вине.
− Мама! Ты заслужила личную жизнь, хорошую жизнь.
− Я рассказала, что ты работаешь, что из салона связи уволился. Он спросил причину.
− Ты ответила?
− Сказала, что ты утомился, не потянул должность управляющего. Так же?
− В «Мужиках» зарплата больше и всё по-домашнему, по-русски.
− Я так и сказала: в «Мужиках» по-русски.
− А он?
− Снова звал к себе. Есть заказы, очень выгодные заказы. Сказал, что ты зарываешь талант в землю.
− А ты?
− Антоний! Я сказала, что жизнь твоя, а не моя. Всё-таки Антоша, несмотря на ссору…
− Безобразную с его стороны.
− Без сомнения, Антоша, с его, с его стороны. Всё таки, он останется здесь единственным твоим родным человеком. Пока тебе визу не дадут…
− А бабуля? Не хорони раньше времени.
− Что ты, Антоша! Но бабушка не сможет тебя поддержать.
− Она прекрасно меня поддерживает. Чтобы поддержать достаточно выслушать, а не пропустить мимо ушей, − я злился. − Староверов знает, что ты на чемоданах?
− Я ему призналась.
− А он?
− Покраснел, побелел, знаешь, как это у него. И стал про тебя спрашивать. Но я видела: расстроился сильно. У него там в семье неприятности.
− Какие?
− Не знаю. Но судя по сентиментальному монологу на полчаса, неприятности серьёзные. Скучает он Антоша по тебе, очень скучает. Жаловался, что не нужен стал тебе.
− А тебе?
Мама сделала неопределённый жест в сторону окна и в сердцах, с досадой выпалила:
– Ты не представляешь, Антоша, как мне всё осточертело. Я видеть не могу это всё. Да и что я видела! Мирошев, кабинеты черчения и рисунка. Тупых студентов и скандальных родителей, завистливых коллег? У меня кроме твоего отца и не было никого.
− Раньше ты его боялась.
− Он изменился, Антоша. Сбылась его мечта. Он сказал, копии продаются. Жаль, рукописных нет. Он скучает по тебе, Антоша. Ты не просто сын, ты его детище.
− Мама! Закончим, прошу тебя. Не хочу о нём говорить.
− Я уеду − он будет приходить к тебе в гости.
− Зачем?
− Мне так спокойнее.
− Он разве не в Москве?
− Не знаю. В колледж зашёл, мы погуляли в парке.
− Ой, мама. Больше всего я рад, что он не сможет с тобой гулять, когда ты насовсем переберёшься…
− Ты вбей его новый телефон, у него ещё один номер.
− И не подумаю. – Но подумал и вбил его номер…
− Любовь витает, не находишь? – спросил Дан, наверное он читал по лицу.
− Данёк-романтик, – рассмеялся Савва, он выпил больше нас, он любил терпкое и сладкое в отличие от меня, его разморило в вечерних лучах, он запьянел.
− Антоний! А как там твоя Антония?
− Антонина.
− Вот. Не хочешь ли ты снова со своей?
Я пожал плечами – мне не хотелось говорить на эту тему.
− Ну так что? – не унимался Дан.
− После всего, что случилось?
− Ну а что случилось?
− Скажешь – не ты ей писал о наших приключениях в Петербурге?
− Что за приключения? – насторожился Савва, он был совсем не сплетник, у него полностью отсутствовала эта страсть Дэна знать, кто как и кто с кем.
− Я напился, а Дэн меня спалил.
− Ага. Я просто поделиться хотел, пожаловаться, как мне тяжело. Я тоже был, между прочим, нетрезв.
− Да ну, − Савва потерял всякий интерес к разговору.
− Но я нетрезвый Лизе твоей не пишу ничего. Всё, Дан, − я поднял ладонь, успокаивая его. – Я не хочу даже вспоминать. Будем считать, что этого не было.
− Ну так что Тоня твоя? Пишет? – не унимался Дан.
− Писала.
− Ну а ты?
Я проигнорил вопрос.
− Ну, а почему, Антоний? – спросил серьёзно Дэн. Дэн такая прилипала!