Тайный шифр художника

На цветном керамическом фото Елена была изображена чуть сбоку (кажется, это называется «три четверти»), но я сразу узнал видение из Сандунов – то же выражение лица, та же одухотворенность и какая-то нереальная, неземная красота. И тот же взгляд, нежный, грустный и таинственный, которым она смотрела то ли на зрителя (то есть на меня), то ли на расположенную рядом фотографию мужа. Супругов, как это нередко случается, похоронили в одной могиле, выбитые под снимками надписи сообщали уже известные мне имена и даты жизни четы Темирхан. Больше на черном граните не было никаких надписей, и мне это понравилось. Может, кто-то меня осудит, но с моей точки зрения, во всех этих «Любим-скорбим», «Дорогому супругу от безутешной вдовы» и «На кого ж ты нас покинул» есть что-то показушное. Если жизнь после смерти и существует, то явно не для того, чтобы покойники вставали из гроба и изучали надписи на своих памятниках. Их читают только сами родственники да случайно проходящие мимо – вот такие, как я.

Несмотря на выходной и к тому же по-весеннему погожий день, вокруг было пустынно. Но это и понятно – Пасха и неделя после нее, не помню, как она называется, когда все валом валят на кладбища, уже прошли, а майские праздники еще не наступили. И мне тишина и безлюдье были только на руку, поскольку фотографировать могилу казалось все же как-то стремно и… даже не знаю, как назвать это ощущение, несколько кощунственно, что ли. Будто я нарушал покой Елены или, точно беспардонный журналист-папарацци, хотел сделать ее интимный снимок без ее ведома. Но ничего, еще несколько минут – и все будет позади.

Достав фотоаппарат, я глянул в объектив, ища удобный ракурс, чтоб были видны и снимки, и надпись. Сначала щелкнул их крупным планом, потом решил, что одного такого фото будет недостаточно, нужно еще сделать фото помельче, чтобы памятник был виден весь целиком. Я сделал полшага назад… и на что-то налетел. Точнее на кого-то – из-за моей спины послышался возмущенный возглас, моментально перешедший в не менее возмущенный вопрос:

– Что вы делаете? – Голос был женским, молодым и, несмотря на сердитые нотки, очень мягким. – Зачем вы фотографируете могилу моих родителей?

Я обернулся и чуть не лишился дара речи – передо мной стояла Елена Короткова. Живая, юная, еще более красивая, чем на рисунках и фотографиях. Даже гневное выражение, искажавшее сейчас ее лицо, не портило ее, а украшало. В первую минуту я решил, что сошел с ума, раз стал видеть оживших покойников… И только чуть позже до меня дошло, что это не Елена, а ее дочь. Просто на удивление похожая на свою мать.

– Простите, Виктория, – забормотал я. – Я ничего дурного…

– Откуда вы меня знаете? – перебила девушка. Рассерженное выражение на ее лице сменилось выражением удивления.

М-да. Веселая ситуация, ничего не скажешь…

– Виктория, я сейчас все вам объясню, если хотите… Правда, это будет непросто…

– Но вы все-таки постарайтесь. – Теперь в ее голосе явственно прозвучало ехидство.

Нужно было срочно придумать, как выкрутиться. Неожиданно в сознании всплыла известная фраза, что нападение – лучшая защита, и я решил воспользоваться этой мудрой мыслью.

– Виктория, прежде чем я начну объяснять, можно задать вам один вопрос? – спросил я. Она хмыкнула, но кивнула. – Вот этот снимок вашей мамы, – я указал на керамический овал на памятнике, – сделан с какой-то фотографии?

– Нет, – не задумываясь, ответила она. – С ее портрета.

– Написанного Андреем Зеленцовым? – уточнил я.

– Вы и это знаете? – Теперь и в ее лице, и в голосе было больше удивления и заинтересованности, чем неприязни. – Да, именно им. Они вместе с мамой учились в Суриковском училище, дружили. И он написал несколько ее портретов.

Она говорила, а я все смотрел и смотрел на нее и был не в силах отвести взгляд. Вроде и одета неброско: простенькая курточка-ветровка, джинсы-мальвины, недорогие кроссовки… А смотрится куда эффектнее и уж точно привлекательнее разряженных девиц, точно спрыгнувших со страниц модных журналов. Если и ее мать была такой же, понятно, почему Зеленцов сходил по ней с ума. Я глядел на Викторию, и от одного ее облика у меня кружилась голова, а внизу живота холодело и будто что-то трепетало…

Нет, я не был унылым ботаником, который боится подойти к девушкам ближе, чем на пять метров. Общение с противоположным полом никогда не вызывало у меня затруднений – на любом уровне, если вы понимаете, о чем я. Я точно знал: девушки – это легко, весело и приятно. Но все мои прежние представления о девушках имели столько же сходства с тем, что я испытывал сейчас, сколько огонек спички с лесным пожаром.

Может, дело было в запахе – говорят, это очень важно… Аромат ее духов (если это были духи, в чем я абсолютно не был уверен) соединял тепло и свежесть, цветы и хвою, сладость и горечь, свежевыпавший снег и раскаленный под солнцем песок. Так не бывает… но так было.

И если бы только запах! А жесты, движения? Может, дело в каких-нибудь электромагнитных волнах?..