Тайный узел

«Если тебе еще интересно, кто замочил[2] карася[3] на Грузинской, позюкай[4] с фармазоном[5] Калиной. Он живет у своей шмары[6] в Кривом Овраге».

Вот это поворот…

Виталий Викторович отложил записку и посмотрел на пряник. Откусил от него малость и сделал большой глоток чаю. Если записка, ловко подкинутая ему той самой женщиной, что якобы случайно столкнулась с ним, касается дела Печорского — а о чем еще в ней может толковаться, как не об убийстве пожилого коммерсанта, — тогда следует непременно найти этого фармазона Калину и поговорить с ним. Авось, вскроется что-то новенькое, с помощью чего он сможет доказать невиновность Нины Печорской. Конечно, доказывать придется исключительно в свободное от службы время.

Глава 10. А любовник-то все-таки был

На следующий допрос Нина Печорская пришла отнюдь не разбитой и растерянной, какой предполагал увидеть ее Гриндель, но, напротив — готовой к решительному отпору. Это следователь почувствовал сразу, как только ее увидел, и был несколько сбит с толку. Он-то рассчитывал на то, что Печорская, поразмыслив в одиночестве и взвесив все «за» и «против», начнет давать признательные показания, естественно, стараясь выгородить себя и свести к минимуму свое участие в убийстве мужа, сваливая все напасти на незадачливого любовника, которого она, конечно же, по истечении времени все-таки назовет…

«Вот ведь сучка упертая», — в сердцах подумал Валдис Давидович, но все же произнес заранее приготовленные фразы:

— Вынужден предупредить вас, что запираться бесполезно. Мы имеем несомненные доказательства вашей причастности к убийству вашего супруга Печорского Модеста Вениаминовича. Молчание будет расцениваться как усугубляющее действие вашей вины. Настоятельно советую вам чистосердечно рассказать нам все, что произошло в канун Нового года, и тем самым смягчить себе наказание.

— А я и не собиралась молчать, — уверенно и твердо ответила Печорская. — Скажу вам, как есть, — я ни в чем не виновата.

— А я говорю вам, что мы знаем все, — сузил глаза Валдис Давидович, почему-то нервничая, что за ним наблюдалось крайне редко, да и то лишь на заре следовательской деятельности. Уверенность нагловатой дамочки определенно сбила его с толку. — Вот и о ваших ссорах с мужем мы тоже наслышаны, о чем нам поведали ваши ближайшие соседи…

— Да, мы с Модестом Вениаминовичем в последнее время не очень ладили, это правда, — прервала старшего следователя Нина. — Не знаю, что с ним такое случилось, но он стал скуп, придирчив и несносен в общении. Все, что я ни говорила, он принимал в штыки, и я старалась просто не заговаривать с ним, чтобы избежать очередных нападок на себя и конфликтов. Он же и так был не особо разговорчив, а тут либо молчал целыми днями, либо ворчал и привязывался ко мне с придирками по всякому поводу и без такового. Понять, почему он сделался таким несносным, я никак не могла.

— Конечно, сейчас вам ничто не мешает очернить покойника и обвинить в разладе в ваших отношениях его. Ведь он не может ни возразить, ни вообще что-либо ответить, — язвительно произнес Гриндель и тотчас пожалел о своем тоне. Следователь не должен поддаваться эмоциям и уж тем более выказывать их допрашиваемому, исключая моменты, когда ради того, чтобы добиться на допросе нужного результата, вынужден изображать добряка, зануду или человека недалекого и прямолинейного. Впредь придется следить за собой и не давать вырываться эмоциям наружу.

— Я не очерняю покойного, мне это ни к чему, — спокойно парировала выпад старшего следователя Нина. — Я говорю то, что присутствовало в наших отношениях с мужем. И вы не сможете доказать обратного…

— Еще как смогу, — заверил подозреваемую Гриндель. — Пока ваш муж осыпал вас подарками и не жалел ничего для вас — он вам был нужен. Но когда ваши непомерные требования стали все более возрастать, то ваша алчность стала задевать его. Он вынужден был отказывать вам в дорогих и незаслуженных подарках и тотчас сделался вам ненавистным. И вы убили его! — едва не воскликнул Валдис Давидович и снова пожалел о сказанном. Пафос тоже при допросах был излишен.

— Я никого не убивала, — несколько устало произнесла Нина Печорская, что отметил для себя Гриндель и приободрился. Опрашиваемый, который устал от допроса, скорее совершит какую-нибудь ошибку, нежели человек, решительно готовый сопротивляться.

— Не убивали… — повторил за Ниной Валдис Давидович. — Да все ваши показания откровенная ложь.

— Что — ложь? — вскинула голову Печорская.