Так и будет?

— А у меня, например, пять процентов подъема нормы выработки отобразятся в моих два с половиной.

— Понимаю, Роман Павлович. — повторился Пьер.

— А представляешь, какая доля у второго ранга?

— Даже не представляю, Роман Павлович.

— Да тебе и думать об этом не надо! Ты что? Хочешь нас без Родуенов оставить? — Худомыслов почему-то мгновенно взвинтился и повысил голос.

— Так я ж за Государство…

— Молчать! За Государство он. А мы, выходит, против?

— Нет, но казна же больше бу…

— Да какая разница тебе до этой казны, если в своем кармане будет пусто? Мы же бьемся сутками над решением задачи — как заставить народ работать так, чтобы больше получали мы. Как поднять норму так, чтобы и в казну шло, и в карман! Чтобы все довольны были.

Пьер чувствовал себя наивным простаком, который вообще ничего не понимает в жизни.

— Так получается же тоже хорошо, что у людей появится больше времени, а казна будет пополняться… — робко он начал.

— Для тебя Государство, пока ты работаешь здесь, представляю я! — кричал покрасневший Худомыслов.

Он так орал, что все присутствующие сидели тихо, боясь даже пошевелиться — как бы он никого не уволил вдогонку за Пьером.

— А как же Единое Государство и единое развитие?

— Ты должен делать только то, что тебе говорю я и мыслить соответствующе. Не надо искать высшую истину в своей работе, оставь это мне, Пьер.

Худомыслов вытер лоб, посмотрел в зал, и покачивая головой с немного обезумевшими глазами, добавил: «Какой же мудак!»

Совещающееся загоготали в один голос, смотря на Пьера. А Пьеру хотелось провалиться сквозь землю и больше не спорить, и не распинаться в попытках объяснить идею. Он был раздавлен, его утомили за это время двойные и тройные стандарты. Он не был глуп и так наивен, как казалось. Проблема в том, что он не был хитрым.

Второй глоток был в том, что нет никакой общей идеи. Это все иллюзии, по крайней мере, на уровне второго ранга и ниже. Они хищно руководствуются исключительно чувством наживы и инстинктом самосохранения. И так живут все жители Единого Государства, за исключением, возможно, Правления Первого Ранга.

Увольнение прошло быстро и наполовину неофициально — не было объявления, расчетных ведомостей, заморозки личного счетчика, подписей, приказов и прощаний с коллегами. Пьер просто вышел из здания Экономического совета со справкой с места работы, которая, по сути, ничего не значила — ни увольнения, ни расчета. А признаками принадлежности к Экономсовету были только два бледных штампа с реквизитами и датой выдачи.

«Даже краска высохла у них… И кому она нужна?» — думал Пьер, глядя на справку.

От первого штампа организации было только: «…Экон…вет … Лиц…зия № …45…78». А от штампа с датой выдачи справки — «04 …я …75 года».

Он не знал, что будет дальше и что ему точно надо делать. Он хотел домой. Раздавленный, обруганный, высмеянный за истину, установленную не им.

«Как же можно жить без глобальной идеи, а только для набивания норм и карманов?» — единственная мысль, которая крутилась у него в голове на протяжении всего пути домой…

После второго глотка горькой водки, Пьер поставил стакан на стол и, не закусывая, закурил. Он сидел у себя на кухне раздавленный и разбитый безумной критикой Худомыслова. Пьер в тот момент был именно тем человеком, у которого рушилась жизнь. Пять лет в трубу одним днем, одним выступлением. Возможно, здесь играл роль юношеский максимализм, но Пьера тогда это ни капельки не утешало. Он закусывал водку сигаретным дымом до позднего вечера, пока не «наелся» настолько, что рухнул после очередного глотка прямо на пол и в положении эмбриона уснул беспробудным сном до самого утра. Точнее до самого дня.

Глава 12. Несогласный

Проснувшись после двенадцати, Пьер приходил в себя и приводил голову в порядок до самого вечера. Он вспоминал различные способы борьбы с похмельем, перепробовал все жидкое, что было у него дома — от крепкого сладкого чая до томатного сока с чили. Ближе к вечеру его отпустило, голова стала яснее, но начало беспокоить другое:

Бывает ли место, где все прямолинейно, недвусмысленно и честно? Там, где не нужно играть в сапера, угадывая интересы других людей, потому что интересы будут общими и понятными всем одинаково. Где будет цениться реальный вклад в дело, а не статистические данные, которыми можно жонглировать, как яблоками в цирке. Где, если ты делаешь что-то, то уверен на сто процентов, что делаешь правильно. Где не несешься за невидимой целью только потому, что так тебе сказал Второй ранг. Получается, что, прикрывая свои интересы, Второй ранг не полностью осуществляет идею первого ранга. Но ты попробуй об этом сообщи. Главное кому?

Где приверженцы идей беспрекословно подчиняются правилам по пути к общей цели, но не из чувства страха, а из чувства любви и уважения к…Высшему рангу?