Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

– А вы присоединяйтесь к нам, – отвечает одноглазый. – Мы тут пир сообща затеяли.

– Эй, боец! – окликает его черненькая. – Тебя за смертью посылать! Где кипяток?

– Есть кипяток, товарищ начальник! – одноглазый парень проходит к печке.

Прихватив ведро с миногами, корреспондент следует за ним. Тут же собран «стол», вокруг которого разместились все пассажиры вагона: артистка, тетя Паша, девочка одноглазого. При чем артистка продолжает выкладывать из своего баула разную снедь: банку тушенки, банку консервированной американской колбасы, сухари, какие-то липкие конфетки. Черноглазая толсто режет хлеб.

– Кому змеи? – кричит одноглазый.

– Я тоже хочу с вами, – говорит жена бригврача, пытаясь подняться с лавки, но черненькая начеку.

– И думать не смей! – она ласково удерживает ее за плечи.

– Врач, что сказал? И все!

Она щедро намазывает хлеб маслом, наливает в кружку молока и несет подруге.

– Ты бы раньше сама поела, Дусенька.

– Авось успею! Вон у нас стол какой! – с гордостью говорит черненькая.

Меж тем остальные начинают энергично насыщаться.

– Я бы солененького чего съела, – говорит жена бригврача.

– А можно?

– И не сомневайся, – вмешивается тетя Паша – Я, когда первого своего ждала, одной квашеной капустой питалась.

Черненькая тянется за каким-то мясом, но тетя Паша ее останавливает.

– Нет, солонины ей как раз не положено. А вот соленый огурчик – вреда не будет.

Черненькая не без опаски берет за хвост миногу и соленый огурец, относит подруге.

В вагон робко, неуверенно входит неопределенных лет человек с размытыми чертами лица и чаплиновскими усиками, в старомодном пенсне. Садится у прохода на край скамейки.

– Товарищи, у нас новый попутчик! – объявляет артистка.

Черненькая с ее чуткой натурой немедленно отзывается на это сообщение:

– Эй, гражданин, просим к нашему шалашу!

Человек так же робко, неуверенно подходит. Смотрит на роскошную снедь, непроизвольно проглатывает слюну.

– Не могу… – тихим голосом произносит он. – Мне нечем соответствовать… Я все потерял…

– Да будет вам, садитесь! – и артистка освобождает ему место рядом с собой.

Человек неловко, застенчиво присаживается, затем, будто только сейчас вспомнив, говорит:

– Вот разве лишь… – из заднего кармана брюк достает сверток в газетной бумаге, начинает разворачивать.

Все с невольным интересом ждут, что там окажется. Даже одноглазый парень, усиленно потчевавший свою дочку, уставился на человека.

Снята одна обвертка, другая, третья, четвертая, пятая и, наконец, появляется… морковка.

– Вот это да! – черненькая выхватывает у него морковку и торжественно вручает дочке одноглазого.

А человеку, который все потерял, со всех сторон преподносят: артистка – бутерброд с колбасой, корреспондент – миногу, тетя Паша – соленый огурец. Он не отказывается, ибо аппетит явно не входит в число его потерь.

И тут будто шквал налетает на товарняк. Платформы с орудиями, танками, «катюшами», могучая техника победоносно сработавшая на решающем участке второй мировой войны, мчится вдогон за отступающим противником.

Пассажиры дачного вагона бросаются к окнам. Восторженно, нежно, гордо и радостно провожают они взглядом громадные орудия, танки с иссеченной броней, зачехленные «катюши». Но вот пошли вагоны с пехотой, и пассажиры машут руками, платками, шапками.

– Наши будущие победы! – говорит артистка, ненароком смахнув слезу.

Промчался эшелон, и пассажиры возвращаются к прерванному завтраку.

– Эх, одного не хватает, – говорит одноглазый, – стопочку за победу.

– Правда твоя, – подхватила тетя Паша, – я ее, дьявола, в рот не беру, а сейчас бы не отказалась!

– Погодите! – вдруг говорит человек с усиками. Лезет за пазуху куртки и достает сверточек, тоже обернутый в газетную бумагу.

Повторяется та же процедура: словно листья капусты отделяются обертка за оберткой под напряженно-заинтересованными взглядами пассажиров, и на свет появляется крошечная бутылочка с прозрачной жидкостью.

– Чистый, медицинский, – застенчиво объясняет человек с усиками.

– Спиритус вини! – говорит корреспондент.

– А еще говоришь, что все потерял! А ну, бабы, доставай наперстки! – смеется тетя Паша.

Спирт сливают в пустую бутылку, разбавляют водой и делят между присутствующими, мужчинам побольше, женщинам на донышке.

– За нас всех! – говорит тетя Паша.

– За победу! – провозглашает одноглазый.

– И за того, кто появится! – адресуясь к жене бригврача, говорит корреспондент.

Все пьют.

А когда выпили, черненькая вскакивает с каким-то лихим зазывным возгласом и, заломив руки, начинает притоптывать, напевая:

– Эх, поеду я в Ленинград-городок!..

Артистка достает аккордеон, играет плясовую. Почти не сходя с места, черненькая пляшет и пляшет искусно, с задором, с огоньком, трясет по-цыгански плечами, глаза ее влажно блестят, вся она будто вспыхнула изнутри, стала красивой.

На печально-сосредоточенном лице девочки одноглазого тоже загорается улыбка. Заметив это, одноглазый парень растроганно берет ее крошечную ручку в свою огромную пятерню. И в его взгляде, обращенном на черненькую, появляется что-то…

И снова меркнет свет от намчавшего эшелона наступающих войск.