…А день 2 июня вообще выдался прекрасен. Лето и само по себе прекрасно, и все-таки наши играют первый матч на чемпионате (ну, не совсем-то «мои», киевские, ну ладно, так и быть, если Родионова выпустят в стартовом составе, то подумаю, но уж ежели…), и закончилась школьная практика, не надо больше тратить драгоценное светлое время суток на покраску в белый цвет прикорневой части зеленых насаждений, а можно с самого утра лихо прыгнуть в седло, вот, кстати, и Олег Юрьевич уже звонит…
Да-а! Нам же как раз поставили телефоны в тот месяц еще, не прошло и века с момента изобретения этого чуда коммуникации, семь лет в тишине — и теперь мы с упоением каждые пять минут названивали друг другу по поводу и без:
— Здорово!
— Здорово!
— Ты как, не спишь, проснулся уже?
— Ну если с тобой разговариваю — значит, не сплю, проснулся!
— А-а-а… ну да, логично. Ладно, пока. Позвоню потом.
Или так:
— Ну ты выходишь там? Сколько можно тебя ждать?!
— Да я бы давно уже спустился… только услышал звонок, пришлось обратно дверь открывать, заходить…
— Логично…
Но в этот раз разговор был сугубо деловой и практический:
— Давай, ты собрался уже? Выходи, поедем.
— Все, уже позавтракал, сейчас спущусь. А куда?
— (строгим голосом бывалого дальнобойщика) Не кудакай на дорогу. Не «куда?», а «далече?». Ну, я не знаю. Хочешь, к Университету поедем?
— Олежек, а доедем? Не далече ли, так сказать?
— Доедем. Я вчера вообще в Подольск ездил.
— Зачем???
— Как зачем? Покататься. Интересно же! (Ну вот он всегда такой был… Интересно ему!) А матери потом, если что, скажешь, что ездил узнавать, что и как. Ты же в Университет будешь поступать, не в путягу же пойдешь, как я… давай, жду.
Ну что ж — логично! И они вновь — поехали…
И действительно доехали, хотя это от нас километров двадцать, и даже дали круг почета по территории. И покатили обратно. Через микрорайон Крылатское. Гребной канал, если с моста смотреть, на солнце весь блестит, переливается — красота! Так бы и стоять всю жизнь и любоваться!
— Теперь еще в Тушино заедем, — сказал Олег Юрьевич. — Покажу тебе дом, где мы раньше жили. Малая родина, так сказать. Ты мне свой на Водном показывал, и я тебе свой покажу.
— Давай, конечно!
— Вот, — доложил Олег Юрьевич, когда мы прибыли на место. — Вон наши окна, а там вон сад, в который я ходил… Улица Туристская!
— Тут что, туристы живут? — весело спросил я. («Путеводитель по Москве» пояснил: «…названа так в честь начинавшихся на ней многочисленных пеших туристических маршрутов…» Сейчас, конечно, уже некуда с нее идти пешеходу, разве что в очередной «мегамолл» за кольцевой дорогой. —
— Ага, туристы, — откликнулся Олег Юрьевич, демонстрируя великолепный пример своего чувства второго рода. — В каждом доме, в каждом подъезде и на любом этаже. До магазина и обратно туристы!!!
Тотчас в подтверждение его слов из ближайшего подъезда вывалились двое «туристов» в майках и тренировочных штанах и, обнявшись и пошатываясь, побрели к гастроному — и мы синхронно захохотали. Здорово!
День между тем уже изрядно перевалил заполдень. И есть уже хотелось ощутимо, и подустал я, если честно. Видимо, все-таки сбывалось пророчество Дмитрия Владимировича о неминуемой потере формы вследствие снижения требований к себе. А прямой путь домой нам преграждало Химкинское водохранилище.
— Стоп, я вспомнил! — сказал Олег Юрьевич. — Там от пристани трамвайчик водный ходит, прямиком до Речного порта. Раз в час, по-моему, но лучше посидим, подождем. А может, и повезет. Давай — поднажали!
И действительно — поспели почти к отплытию! Денег, правда, с нас слупили — больше, чем пятачок за регулярный общественный транспорт. То ли по десять копеек с носа и десять за велосипед, то ли пятнадцать за все вместе, а про велосипеды бабка-кондукторша просто подняла крик, что они в проходе якобы людЯм мешают, хотя народу было не много, — короче, интегрально дефицит бюджета составил минус один вафельный стаканчик мороженого. Но оно того стоило! Сидеть на палубе, свежий бриз, эта самодвижущаяся галоша, как может, режет носом набегающую волну, скоро дома, вечером футбол — что еще нужно? Да ничего.
…Этим летом как раз всей семьей совершили от Речного увеселительную прогулку, детям колу и жаренную смешными рожицами картошку, и жена любезно согласилась побыть за рулем на обратном пути, и тоже плывем, и «это, дети, кола для взрослых» в руке, и ветерок, и бриз, и тоже, в общем, желать чего-то большего — гордыня, грех и жлобство… и Митька спрашивает:
— Пап, а о чем ты думаешь?
— Да, в общем, ни о чем, сынок… и так хорошо!
На самом деле я думаю о том, чтобы в твоей (и Глебовой, конечно) жизни случились такие дни, про которые ты будешь помнить, даже став в три раза старше… просто не знаю, как сказать.
И каждый октябрь теперь на Перепечинское кладбище, самый жуткий, кажется, московский погост, и ревут над головой самолеты, взлетая и садясь, и не дают упокоения тем, кто уже никогда никуда не полетит и даже не пойдет…
— Пап, а это был твой друг?
— Да, сынок. Да…