— А ты намерен продолжить эту практику? Хочешь в какой-то из дней довести меня до припадка такими… гм, неожиданностями?
— Ну, не до припадка, конечно. До припадка не надо, — его улыбка чуть шире. — Но только дай мне повод, и я продолжу эту… практику.
Теперь моя очередь удивляться:
— Повод?
— Ну да.
— Интерес-сно. А… м-м… пару секунд назад он был? Перед тем, как… ты… Был повод-то? — не свожу с него глаз, пытаюсь уловить перемены в выражении лица. Хотя удаётся это хреново, честно скажу, ибо я в хлам.
— Я не удержался, — кажется и в этот раз он понял меня правильно. Я не обвиняла, не корила, просто выдала первое, что пришло на ум.
— Ну, думаю, сильно страшного в этом ничего нет. Ты пьяный, я пьяная. Бывает, — пожимаю плечами.
Сашка молчит несколько секунд, а затем его улыбка становится едва заметной и он признаётся:
— По правде, я уже давно хотел это сделать, — усмешка и самоирония в голосе. — Но решился почему-то только сейчас. Наверное, потому что пьяный.
Я зачем-то киваю его словам. Всё понятно… Всё по-нят-но. Значит, Лёнька и Рита были правы, и это только я, курица слепая, ничего не замечала. Или, наоборот, замечала, но до последнего делала вид, что ничего этакого в воздухе не витает. Или просто не хотела замечать… Если задуматься, то последние пару лет я именно этим и занимаюсь постоянно. Игнорирую любые знаки внимания, направленные ко мне от противоположного пола. Просто… мне так… легче…
Ничего не хочу.
— Я-а… это… — пытаюсь засмеяться, но выходит как-то уж слишком фальшиво.
Улыбка полностью стирается с лица Сашки. Эта лучезарная обезоруживающая улыбка. Тепло, которое она источает. Исчезает всё. Однако я не вижу разочарования и обиды в его глазах. Или снова делаю вид, что их там нет.
— Лишнее сказал, — не спрашивает, констатирует он.
— Нет. Всё нормально, — опять качаю головой. Уже не смотрю на него. — Просто… просто я пьяная. Слишком пьяная. Мне нужно наружу. Свежего воздуха глотнуть… Что-то мне нехорошо, — выдавливаю ещё один фальшивый смешок, встаю с дивана и, покачиваясь, бреду к выходу. Останавливаюсь на крыльце, сажусь на ступеньку, обхватываю голову руками.
Не могу.
Не хочу.
Не хочу снова возвращаться к тому, от чего когда-то сбежала…
Я просто не готова вернуться к этому. Моё сердце… не готово. Но одновременно с заключениями разума, что-то или… кто-то посмеивается внутри. Этот кто-то в области груди, в области… сердца. Он посмеивается и через мгновение вновь навязывает мне образ самого ненавистного для меня человека. Это образ светловолосого уверенного в себе молодого мужчины, и у него бледно-голубые глаза.
* * * *
Через двадцать минут моего отсутствия на улицу выходят Лёнька и Никита.
— Алён, — друг садится рядом, обеспокоенно обнимает меня за плечи. — Ты чего тут сидишь уже полчаса. Тебе плохо? Может, водички...
Полчаса? Засекал, что ли?
Увидев Лёньку и Никиту вместе, я едва не выдаю своего друга со всеми потрохами. Широко улыбаясь, пьяно откидываюсь назад.
«О-о-о! Тебе это таки удалось, сладенький мой!!», — чуть не выпаливаю я, но кто-то чрезвычайно умный и предусмотрительный (кто-то гораздо предусмотрительнее меня) быстренько затыкает мне рот.
— Лё-ёнька-а, — обнимаю друга за шею, чем сбрасываю его руку с моих плеч. — Я нажралась… Как... как сука, — и резко киваю головой вперёд, отчего волосы сваливаются на лицо и закрывают его почти полностью.
Никита смеётся, спускается на две ступеньки вниз, садится с другого бока. Легонько пихает меня локтем:
— В таком случае, я знаю отличное средство от… нажратости.
Я прыскаю со смеху, Лёнька широко улыбается:
— Что за идиотское слово?
— Отличное слово! Ничуть не хуже других... — отмахивается басист.
— Но и не лучше, — парирует друг.
— Да и пофиг.
— Нажратость... — повторяет Лёнька. — И как оно тебе вообще в голову пришло?
Никита почему-то ржёт как конь. И тут я понимаю, что эти двое на самом деле не трезвее меня.
— Чё ржёшь?! — друг пытает схватить парня, резко протянув руку за моей спиной, но Никита припадает к перилам, уворачивается:
— Ничё... Главное, что Алёнка меня поняла. — Басист пытается пихнуть меня в плечо своим плечом, но вместо этого наваливается всем корпусом. Я соответственно наваливаюсь на Лёньку. Тоже начинаю ржать. Друг что-то недовольно ворчит, пытается отпихнуть нас обратно.
— Поняла ведь? — уточняет Никита мне в лицо сквозь смех.
— Не-ет... — ничего такого я не поняла... Резко качаю головой и слышу неприятный хруст. Бля-а… Теперь наутро будет болеть не только голова, но ещё и шея.
— Какого хрена ржёте как придурки? — не выдерживает Лёнька и отпихивает нас обратно к перилам со стороны басиста. Сам тоже смеётся.
Ну так точно... придурки. К тому же ещё и пьяные.
— Тогда давай, раз нет, — басист поднимается, чуть шатаясь. Берёт меня под руку. — Поднимайся. Пойдём. Будем лечить твою нажратость.
— И мою! Мою тогда уж тоже, — влезает друг. — Я тоже что-то напился.
Я смеюсь, снова сдерживая сильнейшее желание подколоть парня.
— Хорошо-о, — протягивает Никита, пытаясь втиснуться в дверной проход вместе со мной. — И тебя сейчас вылечим. Всех, бля, вылечим.