— Яну! Кому-кому… — подруга раздражается, потому что сразу понимает, что за тактику я решила избрать в разговорах об известной личности. — Позвони, говорю! И нефиг рожи корчить. Этот парень нашего Никифоровича едва ли не до припадка довёл, чтобы восстановить тебя обратно. А ты знаешь, каким может быть этот изверг в гневе. Так что твой блондинчик заслужил хотя бы слова благодарности.
И всё-таки я, наверное, никогда не перестану поражаться легкомысленности и чрезмерной отходчивости своей подруги.
— Он не мой… блондинчик, — недовольно ворчу в ответ.
— А чей же тогда?! — возмущается Ритка. — Не со мной же он носится как с исписанной торбой.
— Носится? — удивляюсь я, всё ещё продолжая пялиться в потолок.
— Вот именно, что носится. Если бы такой парень бегал за мной, я ни за что в жизни не упустила бы такого шанса. А ты, дура, — девушка внезапно подходит ко мне, несильно пинает по стопе, — лежишь тут обмороком и делаешь вид, что тебе всё до лампочки.
— Так забирай себе, — отвечаю со вздохом я. — Мне не жалко.
— Нет уж, — Ритка снова отходит. Не вижу, что делает, но чем-то шуршит. — Блондинчик тебя выбрал, значит, тебе и решать, как с ним быть. И я, блин, прекрасно вижу, что тебе он тоже небезразличен, а потому считаю своим святым долгом, как твоей лучшей подруги, дать совет, — девушка снова подходит ко мне, на этот раз пихает меня коленом во внешнюю сторону бедра:
— Позвони ему. Не будь гордой дурой.
Я лишь морщусь и даже не предпринимаю попытки подняться и как следует отвесить этой надоедливой девке затрещину. Даже если Ритка и права, у Яна Валерьевича… как его там? А, Вольских, уже и так есть очень негордая дура, которая бегает за ним как собачонка. Она-то уж давным-давно наплевала и на свою гордость, и… на всё в общем, лишь бы быть рядом с этим отвратительным несносным типом.
От упоминания в мыслях невесты Яна чувствую, как внутри начинает подниматься раздражение.
— Не думаю, что это хорошая идея. К тому же… — вытягиваю руку вверх перед лицом и разглядываю свои худые длинные пальцы, не короткие ногти и не менее худосочную кисть. — Он меня
— Говнюк, не говнюк… — отстранённо буркает подруга.
Бросаю короткий косой взгляд в сторону. Теперь я имею «удовольствие» наблюдать Ритку — крутящейся перед зеркалом, поправляющей макияж.
— Он восстановил тебя в институте, — вновь повторяет она свой сомнительный аргумент.
— Ага… А по чьей, простите, милости меня отчислили?
— Взял тебя на работу и платил очень неплохие деньги, насколько я знаю, — Ритка резко поворачивается в мою сторону и тычет кисточкой от туши. — А ещё этот самодовольный говнюк защитил тебя от Рената. И нас тоже.
— Если бы кое-кто с самого начала не полез в это дерьмо, то и защищать нас было бы не от кого… — тихо бормочу скорее себе, чем девушке.
— Что?
— Ничего. Говорю, если этот же самодовольный говнюк вновь всё не испортит, — поднимаюсь с усилием, сажусь. Подумав пару секунд, забираюсь на кровать с ногами как турчанка. Кладу ладони на колени, осматриваюсь.
— А с чего бы ему всё портить? — искренне удивляется подруга, наконец отлипнув от зеркала и самолицезрения.
— В смысле «с чего бы»? Это же Ян. Он вечно всё портит. Особенно, когда что-то идёт не по его извращённому плану, рождённому его же больной воспалённой фантазией.
Ритка кривится:
— А по-моему, ты, как всегда, преувеличиваешь.
— Это я ещё преуменьшила…
Меня не слышат:
— Уж ты-то любишь всё утрировать и вечно искать какие-то несуществующие подвохи.
Ну-у-у, с этим умозаключением подруги спорить не стану. Факт есть факт. Но так ли оно в сложившейся и уже слишком затянувшейся истории с Яном Валерьевичем? Вопрос… Даже учитывая все внезапные и совершенно непредсказуемые перемены, он по-прежнему является всё тем же богатеньким (считающим себя всемогущим) говнюком, который конкретненько так поднасрал мне в недалёком прошлом. Да и сейчас привычкам своим не особо изменяет, продолжая жить словно в двух ипостасях: странно-добрый Ян и Князь ужаса.
Может, у него и правда раздвоение личности?
— И вообще, — продолжает тем временем Ритка, — мне кажется, ты ему на самом деле не безразлична.
— Когда кажется — креститься надо, — фыркаю, после тише прибавляю: — А когда крестишься, ещё больше кажется.
— Ну сама подумай… — Ритка садится на свою кровать, смотрит на меня очень серьёзно. — Стал бы тип вроде Яна проворачивать нечто подобное просто так, по доброте душевной. А особенно если припоминать всё, что было?
— По доброте душевной? Ян? — я усмехаюсь с откровенным скепсисом. — Душевная доброта и Ян — вещи не то что несовместимые. Они находятся в разных галактиках за квадриллионы миллионов световых лет.
— Ну! — всплескивает она руками. — А я о чём! Значит, напрашивается логический вывод…