Так не бывает. Шепот противоречий (СИ)

— Несколько месяцев назад ко мне пришёл сын одного очень влиятельного человека, — таки соизволил начать объясняться мужчина, — и потребовал отчислить одну нашу учащуюся. Я удивился: чем таким столь заурядная девушка могла так насолить этому очень успешному человеку? Разумеется, никто не посчитал нужным что-либо мне объяснять, — Николай Никифорович делает паузу, затем смотрит на меня так, словно я виновата во всех крупных несчастьях не только его самого, но и всей его семьи, начиная колена так с пятого.

Цепляю на лицо вымученную улыбку, потому как сразу припоминаю тот «знаменательный» денёчек, когда моя скромная жизнь маленечко рухнула (с крутого утёса) и покатилась по наклонной в самые настоящие тартарары. Но кое-что начинает проясняться, и теперь я сижу в ожидании кульминации его рассказа, пока не совсем понимая, что мне испытывать: страх или…

— Вы были отчислены в тот же день, госпожа Гронина.

— Да, — киваю, чуть кривя губы. — Помню.

— Вы были отчислены, потому что так захотел господин Вольских. И раз вы с ним знакомы… в некоторой степени, — последние слова ректор произносит так, словно пытается передразнить меня же, как бы намекая, что не верит. — Думаю, вы понимаете, что таким людям отказывать не стоит.

— Понимаю, — честно признаюсь я. Что верно, то верно. И это его «отказывать не стоит» я прочувствовала на себе самолично в последующие месяцы после отчисления.

— И всё же… — продолжает ректор, но затем сразу делает долгую и почему-то неприятную мне паузу. Мужчина смотрит, как будто подбирая слова. Но происходит это не оттого, что он как-то боится ранить мою вдруг ставшей странно-значимой персону резким словцом. А, как мне кажется, оттого, что сам пытается сдержаться, чтобы не обматерить меня и известную личность самыми последними словами и тем самым не опуститься до уровня базарной бабы. Он, как-никак, ректор, пусть и не самого престижного вуза.

— А теперь, — наконец находится Николай Никифорович очень недовольным тоном, — спустя столько времени этот тип появляется снова. И знаете что, госпожа Гронина?

— Что? — я снова пытаюсь улыбнуться всё больше выходящему из себя мужчине, но и в этот раз выходит неубедительно.

— Я очень не люблю, когда меня держат за… — он демонстративно и громко прочищает горло, — прошу прощения, идиота.

Ничего-ничего.

— И вся эта ситуация очень сильно похожа на издевательство чистой воды!

Прекрасно вас понимаю, и оттого убеждена, что любой на вашем месте был бы просто в ярости. Но в данном случае, как я понимаю, это не особо-то важно.

— И в особенности я не люблю, когда это делают в стенах моего вуза! — ректор резко встаёт, отчего я вздрагиваю. — А тем более так по-хамски. Подобное отношение к уважаемому человеку, доктору наук, просто возмутительно! — трясёт пальцем в воздухе Николай Никифорович.

И не говорите... просто безобразие.

Издевательски продолжает бурчать в мыслях, по всей видимости, моё не шибко-то воспитанное альтер эго.

Я вся буквально сжимаюсь. Капец, в том, что Ян приходил к нашему ректору, уже нет сомнений. Так довести бедного «изверга». На подобное способен только Князь ужаса. И гнев ректора мне хорошо понятен. Но что, мать его, он ему наплёл?!

— Простите, Николай Никифорович, — едва ли не шёпотом говорю я. — Мне очень жаль, что всё так вышло, но при чём тут…

— Вы восстановлены, — отрывисто, уже в который, раз перебивает мужчина.

— Что?

— Можете приступать к учёбе с завтрашнего дня, — он садится обратно в своё кресло, с большим неудовольствием достаёт из стола какую-то папку, а из неё — корочки тёмно-синего цвета, и протягивает их мне.

— Держите, госпожа Гронина. Теперь вы официально вновь восстановлены в нашем вузе.

Пару секунд медлю, затем неуверенно тянусь за студенческим, но стоит мне только взяться за него тремя пальцами, как этот «страшный» дяденька резко наклоняется ко мне и шипит следующие слова так, словно клянётся когда-нибудь отомстить мне непонятно за что. Причём отомстить жестоко и с особым, как говорится, цинизмом.

— И учитесь, госпожа Гронина. Учитесь.

В этот момент я впервые осознаю, насколько сильно может раздражать своя собственная фамилия.

— Потому что если вы не будете, я отчислю вас снова. И уже навсегда. И ни господин Вольских, кем бы он вам ни приходился, ни сам президент Российской Федерации не смогут вам помочь, — после он отпускает мой студенческий, быстрым жестом убирает папку обратно в стол и, грохнув ящиком, прибавляет:

— Вы свободны.

Быстро прихожу в себя, подскакиваю со стула и, пробормотав что-то вроде: «спасибо, всего доброго» (чем вызываю у ректора ещё большую волну злости), пулей вылетаю из его кабинета.

— Нина Георгиевна! — тут же орёт Николай Никифорович из динамика коммуникатора, когда я оказываюсь за дверью. Женщина, ровно как и я, вздрагивает.

— Да, Николай Никифорович, — обеспокоенно тараторит она.

— Подпишите и выдайте этой Грониной бумагу для Лидии Сергеевны.

— Направление на проживание в общежитии? — совершает фатальную ошибку эта Нина Георгиевна, решив уточнить.