— Если твоё лечение будет столь же эффективно, как ты ручаешься, ты получишь всё, что захочешь. И даже больше. Нам нужно распространить то, что может реально помочь нашим подданным, — в задумчивости погладил ухоженную щегольскую бородку Торн. — Или, подобно другим, ты не станешь распространять свои тайны?
— Я бы охотно распространила, Ваша Светлость, но проблема в том, что большинство мужчин отвергают даже самую непреложную истину, если она исходит их уст женщины.
— Посмотрим, как они посмеют что-то отвергнуть, когда наши мечи станут блестеть из-за твоей спины. Но это дело будущего, пока же от души стану надеяться, что твои средства подарят мне не только надежду.
— Организм любого человека уникален, всегда есть возможность погрешности, но до сих пор тех, кому мои средства не помогали, я не встречала.
— Аминь, — кивнул Торн.
Гаитэ, поправив корпию, закрывающую поднос, выпрямилась и, переминаясь с ноги на ногу, в нерешительности подняла глаза на Торна.
Тот слегка свёл брови:
— Что-то ещё?
— Да. Видишь ли, сегодня утром, когда во дворец по моей просьбе доставили лекарства и прочие средства для лечения, их сопровождал генерал Фейрас.
— Имя этого изменника нам прекрасно известно.
Тон Торна оставлял мало надежды на получение милости.
Гаитэ терпеть не могла ставить условия в момент оказания медицинской помощи, считая, что так действовать не этично. Да что говорить? Она вообще не любила просить кого-либо о чём-бы то ни было. Но в данный момент речь шла не о её желаниях, а о жизни другого человека.
Поэтому, пересилив себя, она продолжила.
— Понимаю, что рискую вызвать ваш гнев, но не могу не заострить внимание на том, что мнение ваше несправедливо. Граф Фейрас присягал на верность моей семье, и он остался верен данным клятвам. Так какой же он изменник? Это именно он принес мне известие о поражение моей семьи, помог выбраться из монастыря до того, как другие лорды налетели подобно стервятникам, в надежде использовать меня в своих грязных, политических играх. Это он обеспечивал мою безопасность, хотя я ничего ему не платила и даже не обещала за верную службу.
— Короче, сударыня! Каких благ вы желаете для своего верного слуги? Озвучьте. Если это не пойдёт вразрез с интересами моей семьи, я подумаю, как выполнить вашу просьбу.
— Граф Фейрас проявил резкость. Он упрекал меня в том, что я плохая дочь и думаю лишь о собственном благе…
— Ах, вот что! — лицо Торна словно закаменело. — Если вы намерены вести речь о вашей матери…
— Вовсе нет! — сжала руки Гаитэ. — Хотя — да, но не в этот раз. Просто ваш брат, Сезар, услышал нашу перепалку, ввязался и, пользуюсь случаем, бросил вызов графу Фейрасу.
— Это вполне в духе Сезара, ввязывать в то, что его совершенно не касается.
— Он был настолько дерзок, что предложил мне присутствовать на поединке!
— И что вы ответили? Отвергли его предложение?
— Конечно!
Лицо Торна потемнело. От гнева крылья носа Торна затрепетали, но ничем другим он не выдал своего неудовольствия.
— Не вижу смысла отказывать ему.
— Что?!
— Почему бы нам и не посмотреть на этот поединок? Что в этом плохого? — похлопал густыми ресницами Торн.
Гаитэ душила ледяная ярость. До чего же они все несносны, бесчеловечны и жестоки!
— А вы не допускаете возможности, что потерпеть поражение может ваш брат?
— К сожалению — нет. Сезар отлично владеет любым видом оружия и не знает поражение. Я единственный, кто может драться с ним на равных. Мне жаль говорить вам это, это, кажется, вас расстроит, но ваш преданный генерал уже всё равно что труп.
— Так нужно этому помешать!
— Дерзайте. Я не стану этим заниматься.
— Но почему?!
— А с какой стати, дорогая, я должен препятствовать уничтожению нашего врага? — бросив взгляд на гневное, расстроенное и разочарованное лицо Гаитэ, Торн смягчился. — Понимаю. После того, что вы пытаетесь для меня сделать, вы ожидали другого ответа. Но, во-первых, при всём уважении, дальше обещаний и счастливых прогнозов дело пока не пошло. А, во-вторых, попросите всё что угодно из того, что так любят женщины: от цветов и томиков со стихами, до драгоценностей и дворцов. Я буду рад вам угодить. Но политику и войны оставьте мужчинам.
— Мне плевать на политику! Я прошу за жизнь человека, который проявил ко мне заботу и доброту!
— Я вас не знаю, сударыня. И у меня нет гарантий, что завтра этот человек, проявляющий к вам заботу и доброту, по вашей же просьбе не постарается перерезать глотку мне или моему отцу. Без людей, подобных вашему генералу, вы всего лишь женщина. Прелестная, как рассвет, и безопасная, как ромашка. Но оружие мужчин способно превращать женщин в ядовитых опасных змей. Мне это ни к чему.
— Как низко вы мыслите, сударь!
— Я мыслю здраво. И вам советую сделать тоже. Придержите гнев. Напомнить, что это не я иду на поединок с вашим верным слугой? И если это способно укротить вашу праведную ярость, (так, к слову), так то, что я не желаю вмешиваться в развитие ситуации вовсе не означает, что, вмешавшись, я смогу изменить её к лучшему. Напротив, моя просьба о милосердии будет как масло в огонь. Сезара она не остановит, а лишь подстегнёт.