Так становятся звёздами. Часть 2

Гаитэ медленно поднялась по ступеням на площадку, откуда, ка на ладони, открывался прелестный вид. Ниже Рэйва располагался лес, перед ним — деревни с их обитателями. Розовые холмы казались ранами на теле земли. Во многих холмах (Гаитэ ещё не успела этого забыть) были пещеры, а дальше, за холмами, невидимая отсюда между холмов бежала дорога на Жютен.

Видение возникло перед глазами Гаитэ. Она увидела человека, галопом скачущего к замку, порывисто спрыгивающего с седла. Он заключал её в объятия и шептал: «Дорогая моя». Но прошло время, когда император Жютена несся без остановок к возлюбленной. Теперь он ждал, когда она придёт к нему сама, когда покорится. А этого не случится никогда.

Сегодня Гаитэ спешила не к Торну — она спешила к его брату Сезару.

Как только она оказалась в лесу, сердце Гаитэ успокоилось. Иногда лес прерывался полянами, где росла высокая трава. Гаитэ уверенно двигалась по прогалинам с приятным запахом свежей зелени.

Она отряхнула юбку от травы и листьев, пригладила волосы, растрепавшиеся во время быстрой ходьбы перед тем, как свернуть в узкий проход среди зелёных зарослей, ведущий к реке, шум которой слышался издали.

Не успела молодая женщина остановиться, как в деревьях раздался треск и из зелени плюща и дикой шелковицы выпрыгнул мужчина. Преклонив колено, он поцеловал край платья Гаитэ, который почтительно взял дрогнувшей рукой.

Гаитэ распахнула объятия, и они сошлись так тесно, что между ними не проскользнул бы и волос.

— Наконец-то! Наконец мы наедине! Наконец одни! Наконец я могу видеть твоё лицо и говорить о своей любви, не опасаясь любопытных глаз и чужих ушей, — шептал Сезар, осыпая Гаитэ ласками. — Признаться, я рассчитываю на благодарность в виде поцелуя.

Его взгляд скользил по её волосам, губам, одежде. Он притянул Гаитэ к себе, нельзя сказать, что неожиданно, но резко, с силой сжимая в объятиях.

— Гаитэ! — смотрел он голодным взглядом, его пальцы запутались в её волосах. — Я хочу тебя.

Он даже не шептал, а хрипел эти слова так, словно они обдирали ему горло, словно ему больно было говорить их вслух.

Гаитэ шла на свидание с целью обсудить их положение, будущее, узнать его планы, но, застигнутая врасплох его агрессивным желанием поняла, что не желает сопротивляться. Да и зачем? Кто знает, сколько им обоим осталось жить, дышать и любить? Почему отказывать себе и ему в том, что столь радостно и желанно?

Она хотела ощутить на себе его руки. Хотела испробовать вкус его чувственных поцелуев. Хотела, чтобы он бесстыдно и бездумно овладел ей прямо здесь и сейчас. И если, по той или иной причине всё вскоре закончится, у неё останется хотя бы ещё одно воспоминание, полное наслаждения и неизменно следующего за ним раскаяния, горького, как пепел.

Она сама прижалась губами к его рту, сама безрассудно предложила ему себя.

Сезар отвечал с жаром, почти рыча от охватившего его желания, острого до муки. Это было безумие, но безумие пьянящее.

Глаза Гаитэ сверкали от страсти, волосы вились вокруг лица, губы были влажными и припухшими от поцелуев.

Они наслаждались близостью, паря на волнах страсти. Тела чутко воспринимали друг друга, как два тонких инструмента, играющих в унисон, ощущая желание другого как своё собственное.

Он входил в неё до отказа, на всю глубину. Она в ответ вскрикивала. И каждый удар был как исступлённый восторг, а каждое отступление как мука. Её тело извивалось под ним в сладострастном танце до тех пор, пока наслаждение одновременно не пронзило обоих.

— Это даже лучше, чем в прошлый раз, — простонал Сезар, обмякнув телом, но не выпуская Гаитэ из объятий. — Господи! Я знал столько женщин, но понятия не имел, что на свете существует подобное блаженство! Ты словно создана для меня. Ты — моя!

В ответ Гаитэ удалось улыбнуться улыбкой такой нежной, что Сезар ещё крепче прижал её к себе.

— И я хотела бы принадлежать тебе как можно дольше. Наверное, ты прав и всё это было неизбежно с первой нашей встречи. Бог мне свидетель, я сопротивлялась самой себе — сопротивлялась изо всех сил. Всё бесполезно. Стремиться к тебе, призывать тебя стало нечто вроде моей религией. Но как ни крути, это прелюбодеяние, Сезар. Я — неверная жена и, как любая неверная женщина, несу на себе вину, а другим — неприятности. Жить с ощущением вины очень тяжело.

— Что ты такое говоришь, Гаитэ?

— Правду! Я имела права отказать Торну в моей любви и преданности, он сам довёл меня до этого. Но право отдаваться тебе у меня не было. Одаривая тебя своими ласками, отнимая их у твоего брата, который, вопреки всему, является моим господином, разве не совершаю я величайший грех?

Сезар терпеливо выслушал её бред.

— Теперь моя очередь говорить, и я буду говорить со всей откровенностью. Всё, что ты говоришь мне идёт не от сердца, любовь моя. Лишь от головы. Все эти общие места морали, оторванные от реальности — да кому вообще они нужны? С самого начала ты Торна не выбирала — ты подчинилась обстоятельствам, что сильнее тебя. А после того, как он велел казнить тебя, о какой верности и каком предательстве вообще может идти речь? Я не понимаю!