Такая долгая полярная ночь.

И мне приснился «чудный сон». Это было уже когда после пурги дорога была расчищена и машины свободно двигались до прииска. Странный сон: будто иду я летом вдоль зоны с наружной ее стороны по узкой тропинке, кругом зеленая трава. А я приехал на штрафную, когда уже выпал снег, и вдруг вижу во сне лето и зелень. Иду, но мне загораживает дорог нарядная маленькая девочка, раскрыв руки, как для объятия, она преграждает мне путь по тропинке, а за нею идут две молодые дамы красиво одетые в шляпах с большими полями. Я с большим трудом, но бережно отстраняю маленькую девочку и продолжаю идти по тропинке. Рассказал этот сон Водинскому, и этот бывший теософ сказал, что мне в близком времени грозит смертельная опасность и добавил, что я должен быть осторожен. Прошло немного времени, может быть два или три дня и вдруг поздно вечером, когда я собирался лечь спать, ко мне в медпункт входит дежурный надзиратель с вахты Лапонин, здоровенный, высокого роста мужик. Он говорит, чтобы я немедленно шел к начальнику дистанции Сергунину, он меня вызывает. Прихожу на вахту, там второй надзиратель Заводчиков. Входя, я пропустил вперед Лапонина, подумал: «Бить будут». «Проходи», — сказал Заводчиков. «Я и здесь постою», — ответил я, оставшись в дверях вахты. В голове мелькнуло: железная печка раскалена до красна, Заводчикова толкну на печку, а Лапонина надо ударить в пах. Говорю: «Сергунин меня звал? Надо к нему идти». Я выхожу с вахты, Лапонин за мной, я иду почти вплотную к колючей проволоке ограды по снегу, Лапонин по тропе отступя от меня на три шага. До домика Сергунина недалеко, но я косым взглядом вижу, как Лапонин снимает рукавицу с правой руки и тянет из кобуры наган. До домика начальника дистанции Сергунина оставалось несколько метров, а я, услышав щелчок взведенного курка, прыгнул через сугроб, надутый ветром перед домом, и скатился к дверям под сухой в морозном воздухе звук револьверного выстрела. Заскочив в сени, я в темноте не мог найти дверную ручку в помещение Сергунина, а Лапонин стоял уже около меня и, уперев мне в живот ствол нагана, злобным шепотом требовал, чтобы я вышел из сеней дома. Я как можно громче, чтобы было слышно в доме, сказал Лапонину: «убери наган, гад, сволочь, я отсюда не выйду, попробуй выстрели в упор, пиратская морда». Открылась дверь, и в освещенном пространстве появился… Сергей Михайлович Лунин. «Сергей Михайлович, — воскликнул я, — этот гад хочет меня застрелить!» Лунин схватил Лапонина за руку, вырвал у него наган и завел его к Сергунину, а мне сказал: «Иди к себе в медпункт и никуда ночью не выходи, утром к тебе зайду».

Когда я через вахту возвращался в зону, Заводчиков искренно удивился, что я живой. Ведь Лапонин должен был пристрелить мен.

Утром Лунин, совершающий инспекционную поездку по медицинским точкам, сказал мне, что сегодня же он переводит меня в медпункт 33 километра (это другая дорожная дистанция с бесконвойными заключенными). И добавил, что я должен уйти, пока он здесь. Лунин задержался, ожидая, когда пойдут машины после расчистки трассы от снежных заносов. Он добавил: «Они тебя ненавидят и не скрывают, что по поводу или «по ошибке» тебя застрелят». Когда я со своими нехитрыми вещами шел на 33 км мои славные штрафники, чистящие от снега дорогу, сняли шапки и долго махали шапками мне вслед. Я шел, за спиной подобие рюкзака, а на плече матрац из оленей шкуры, шел и думал, что сон-то был вещий.

Глава 50

«Анализировать и наблюдать,

И помнить — моя доля,
В неволе мыслить и страдать
Забытым колоском на поле
Под бурным ветром и снегами
Живу, примятый сапогами.»

Мстислав Толмачев