Такая любовь

Петрус. Сменялись правители, сменялись поколения, сменялись общественные системы. А женщины страдали по-прежнему. Потом наступил день, когда они вместе со своими отцами, возлюбленными и мужьями разгромили Бастилию. В этот вечер под гром «Карманьолы» им казалось, будто отныне и для них засияла свобода и равенство, будто теперь они сами будут творить свою судьбу, бороться за свое счастье, свою любовь. (Он уже не может сидеть, оперся коленом о сиденье, судорожно сжимая рукой спинку стула). Но капитализм обманул их и предал так же, как их предавали все предшествующие общественные формации. Он окружил женщин стеной общественных преград, замуровал в гробницу предрассудков. Лживая мораль сделала их сердца еще голоднее, чем нужда сделала их желудки; эта лживая мораль превратила их в добровольных рабынь, заставляла выходить замуж не по велению чувства, а по требованию родителей, церкви, класса или простой условности. (Петрус встает, глядит туда, где, по его предположению, сидит Лида). Этот строй умер, погребен, уничтожен без возврата. Социализм освободил и руки и сердца. Но это не означает, что все изменилось по мановению волшебной палочки. (Как бы невольно берется за галстук). Есть еще женщины, готовые вступить в брак только для того, чтобы не погрешить против каких-то норм общественной жизни. Но ведь именно наше общество стоит на их стороне и будет поддерживать любой бунт против остатков бесчеловечного прошлого. Базой, исходной точкой и мерилом всех человеческих отношений должна быть отныне и навеки любовь, и только любовь!

8

Под бурные аплодисменты проекция гаснет. Взволнованный Петрус, механически поправив галстук, опускает руку, причесывается и зажигает сигарету.

Человек в мантии. Вы имели успех.

Петрус (скромно). Надо себя сдерживать. Я увлекаюсь, а ведь на семинарах прежде всего должны говорить слушатели.

Человек в мантии. Кстати, вы не знаете, где Лида?

Петрус. Я жду ее.

Человек в мантии. Мне кажется, она пошла к Стибору.

Петрус. Ах!

Человек в мантии. Вы бы стали ее отговаривать?

Петрус. Нет, наоборот, но…

Человек в мантии. Но сначала вы собирались ей кое-что сообщить?

Петрус. Да. (Нервно поглядывает на дверь).

Человек в мантии. Она, конечно, узнает.

Петрус. Хорошо, но поймите! Она должна услышать об этом от меня.

Человек в мантии. Почему же она до сих пор не услышала? Или у нее плохой слух?

Петрус. Послушайте, не можете ли вы разговаривать в другом тоне? Я не прохвост и в любое время могу объяснить и обосновать все свои поступки.

Человек в мантии. Меня интересует именно это.

Петрус. Вчера у меня было ужасное настроение… по ряду причин… Когда я встретил Лиду, мы оба потеряли голову. Я — материалист, но в этой встрече было нечто… нечто необыкновенное. Вы должны знать, что Лида была… была моей самой большой любовью. Когда она уехала, когда потом написала мне, я страдал, как раненый зверь. А вчера страдала Лида, я это видел. Но вместе с тем я понял, что нужен ей, что она хочет меня, а я — ее. Мы почувствовали что-то… что-то…

Человек в мантии. Для ученого ваши определения недостаточно точны.

Петрус. Полагаю, и вы когда-нибудь любили. Были вы тогда в состоянии точно формулировать свои переживания?

Человек в мантии. Продолжайте.

Петрус. Мы сидели и держали друг друга за руки. Молча. Словно сами не верили этому. Я хотел ей сказать… и не смог. Просто не смог, и не стыжусь этого. А потом случилось… как пять лет тому назад в горах. И я нисколько, ничуть не стыжусь этого. Потому что я люблю ее — если только вам понятно, что это такое!

Человек в мантии. Что вы собираетесь теперь делать?

Петрус. То, что мне приказывает моя совесть.

Человек в мантии. Жму вам руку.

Кинопроекция: окно маленького кафе с надписями на стекле. Под окном столик, два стула. Лида сидит; Стибор со свадебным букетом в руке стоит нерешительно, потом садится за столик. Молчат. Подлетел официант. Приподнял букет, положенный Стибором на столик, и, непрерывно болтая, сметает со стола. Радио передает веселую музыку.