Такая-сякая

Минут десять залихватских «гонок с преследованием», – и впереди меж сосновых кулис наконец-то показывается «шишкинское» поле. Дорожка переходит в колею. На самом выезде из леса, на последней высоченной сосне, несколько лет подряд нас приветствовали два больших красно-черно-белых удода. С тех пор, как Сережа перестал со мной ездить, птицы пропали. Щемящие воспоминания и тихая радость от созерцания типично русского уголка природы волной наполняют меня ощущением «восторга бытия».

Оставшуюся часть пути до озера – ехать одно удовольствие. Правда, на последних метрах дорожка, верная себе, как старуха Шапокляк, устраивает «заподлянку», подсовывая под колеса большой камень и вросшую в землю железяку, – но что думать о мозолях, если ты уже дома.

Три больших озера, сельские поселения Куровское и Давыдово, деревня Костино, их провинциальный дух, прилегающие к ним леса и проселочные дороги, рынки, магазинчики, изнывание под солнцем и заслуженное мороженое, Гуслицкий Спасо-Преображенский монастырь, куда меня по воскресеньям возит на машине муж, родник с чистейшей водой, любимая длинная-предлинная дорожка и даже местная больница-поликлиника, возвышающаяся над окрестностями и гостеприимно обслуживающая немощных дачников, – все это, вместе с соседями, их участками, и много еще чем, – то гармоничное целое, родное-родное, в котором мне хорошо живется и думается.

***

Так возобновились несуетные размышления на даче после зимнего перерыва. В этот вечер на крыльце удивительным образом заново всплыло все то, что волновало меня с осени, а может быть, и всю жизнь.

Облезлая дверь не торопила взять в руки журнал. Она была рада, что на нее обратили внимание. Проступающие слои красок, словно культурные слои в археологических раскопах, помогли восстановить непростую историю служения ее людям.

Сначала, новенькая и свежевыкрашенная, она впускала и выпускала веселую ребятню пионерского лагеря. Затем вместе с разобранным домиком старшего отряда она перекочевала на дачный участок. Лежа на мансарде, я сразу определяла, кто через нее вошел: бережливые родители, а так же сыновья, в последнюю секунду успевавшие вспомнить, что самозакрывающуюся дверь надо придержать, – или рассеянный муж. В случае мужа дом ощущал подземный толчок, кровать подпрыгивала, стекла дребезжали, а я про себя отмечала, чем соломенный (читай – щитовой) домик Ниф-Ниф отличается от каменного Наф-Наф. Может быть, из-за таких хлопаний, усугубляющих последствия ошибки в конструкции, дом стал утряхиваться на противоположную двери сторону и съезжать с фундамента, а я стала прикидывать, когда же он завалится окончательно.

По этой самой причине – если не считать строительного бума, обычного при смене поколений дачников, – в моей голове появилась идея-фикс построить новый дом с современным дизайном, желательно поближе к основному местожительству и на сухой почве, а не на нашем болоте, определяющем время жизни построек. И вот я, абсолютно не пригодная к махинациям «купи-продай», не провернувшая за всю жизнь ни одного стоящего выгодного дела, занялась виртуальной деятельностью по продаже резервного большого участка в промзоне, который государство мне дало как многодетной матери, и поиску нового идеального. Интернет-искуситель предложил различные варианты симпатичных домиков, возводимых «под ключ» за два месяца. Ну, я и размечталась…

В скором времени на меня полезли разные болезни, отодвинув мещанские мысли на задний план. Окончательно осадил моих резвых коней желаний, несущихся в пропасть, священник Дмитрий Смирнов, который в эфире радиостанции «Радонеж» в ответ на просьбу пожилого радиослушателя благословить его на перестройку дачи, сказал:

– В Вашем возрасте мысли должны быть заняты душой, подготовкой к переходу в вечность. Есть крыша, где можно укрыться от дождя, – и достаточно. Довольствуйтесь малым. Удивляете вы меня, старики…

Облезлая дверь укоряла. В очередной раз вспомнился самый близкий мне фильм «Зеркало» Андрея Тарковского. С облупленными цветными, как осенние листья или болотная ряска, живыми, помнящими, стенами. С зазеркальными стихами Арсения Тарковского. Фильм, пронизанный ощущением мучительной любви к родителям. Фильм-размышление, помогающий не на бытовом уровне разобраться в прошлом, – как самому автору, так и зрителю. Фильм, уводящий всей атмосферой культурных реминисценций и тонко сотканными ассоциациями в такие дебри смыслов…

А я решила променять свое «зеркало» на комфорт.

Как сейчас слышу голос что-то уже предчувствующей мамы, как бы прощающейся перед смертью с дачной жизнью навсегда:

– А хорошо, доченька, мы провели лето, правда?

В моем гармоничном целом мама занимает самое сокровенное место.