Такая вот любовь

Не выходя из машины, она заказала через окно полдюжины горячих глазированных пончиков, пакет молока и самую большую порцию кофе. Припарковалась на стоянке и в один присест слопала три липких пончика, после чего откинулась на спинку сиденья. Во рту было сладко-маслянисто; на небе разгорался новый день. А если не думать ни о ком, кроме самой себя? Если день за днем делать только то, что хочется, и только тогда, когда хочется?

Она эгоистка. До мозга костей.

Анджелина перевернулась на другой бок и сбросила одеяло. Она любит их всех. И не в силах понять, отчего ей так хочется побыть одной.

Заныли ноги. Анджелина потянулась к икре и растерла ее. Вчера она провела в спортзале, на беговой дорожке, несколько часов. Несколько. Часов! Шаг за шагом. Она сказала себе то же, что говорила Люси.

Пришла Надин – без Фрэнсиса, который вернулся на работу. Когда они бок о бок занимались на соседних дорожках, Анджелина спросила у нее, рада ли она, что сегодня оказалась здесь одна. Надин с воодушевлением кивнула. А потом добавила, что, когда муж рядом, она тоже рада. Похоже, эта женщина принимала жизнь такой, как она есть. Хотя когда‑то и переживала из-за того, что у них нет детей. Причина, как подозревала Надин, кроется в наследственности мужа: его брат тоже не сумел обзавестись ребятишками.

Анджелина усвоила множество правил Уилла: она не регулировала яркость света после того, как муж к ней привыкал; не смотрела телевизор в постели; никогда не звала дочерей в спальню для вечерних посиделок, как бывало в ее детстве; никогда не просила Уилла о том, что могла сделать сама. Ее лицо пылало. Тело разогрелось, словно кухонная плита. Ей порой не удавалось понять, где заканчивалась она и начинался Уилл. Может, ей тоже больше не нравится смотреть телевизор в постели?!

Анджелина легла на спину и уставилась в темный потолок, который, казалось, становился все ближе. Все эти чихи, на которые обязательно нужно отвечать «Будь здоров», все эти глубокомысленные предложения, требующие ответа, зевки, жевание, хрумканье. Она заурядна, ничтожна и не в силах подняться над мелочами.

Открыв глаза, Анджелина натянула на себя одеяло. Она хотела ощутить его тепло и вес, но словно очутилась в коконе. Простыня зацепилась за ноготь большого пальца ноги и натянулась. А если бы не было ни дома, ни правил, ни рамок? Анджелина снова сбросила одеяло. Дочери способны сами о себе позаботиться. Уилл тоже. Она не увиливает от своего долга. Но, в сущности, всех домочадцев вполне можно предоставить самим себе. Получается, ей либо не хватает смелости, чтобы уйти, либо это вовсе не то, о чем она мечтает.

Глава 28

С отъездом Уилла на футбольный матч в Афины дом впервые за десять дней опустел. Анджелина сидела за обеденным столом, уставившись на буфет – больше в комнате ничего не было, – потом созерцая оловянные подставки для бокалов и шелковые цветы розовых оттенков, повторявшихся в умиротворяющем пейзаже позади них. Фарфор и хрусталь были заперты в угловой кладовке. Просторная комната. Ничья и общая. Анджелина водила пальцем по круглым отметинам на столешнице. Много лет назад на этом столе Уилл играл с девочками в пинг-понг. Анджелине в голову не приходило, что полые маленькие шарики способны нанести такой урон. Она пила кофе. Как раз сделала глоток. Отметины представляли собой не столько круги, сколько крошечные завитки, напоминавшие ей опарышей.

Сбоку находился небольшой холл с лестницей, уходившей наверх, и дверью, которая вела на улицу. В то утро, когда Анджелина разделась донага, она могла думать только о будущем. Столь непохожем на то утро. И даже воздух тогда казался ей другим – разреженным, колким.

Она стояла в этой самой комнате, перед этими самыми окнами совершенно нагая, опасаясь, что ее увидят, пытаясь набраться смелости и открыто явить себя миру. Для этого опять‑таки требовалась смелость.

Через неделю Хеллоуин. Через четыре с половиной недели вся семья соберется за этим столом на День благодарения. Анджелина вышла из столовой. На кухне налила себе новую чашку кофе, не ощутив никакой готовности исполнить указания из Уилловой записки. Выдвинула ящик, куда недавно перенесла кое‑какие канцелярские принадлежности сверху, из «телефонной кабинки», и достала неиспользованный блокнот на спирали. Сев за стол, занесла ручку над разлинованным листом, и, когда стержень коснулся бумаги, получилось слово «НО». Прописными буквами. И всё. Только Н и О. Анджелина уставилась на эти две буквы. Они никогда не возглавляют предложение, а ставятся в середине. Или в начале ответа. «Но…» «Тогда…» «Значит…» Она уже забыла, каково это – самой начинать предложение.