Такеси Ковач

Лицевая пластина Карреры была поднята, он тяжело дышал. И наверняка набрал полные легкие этой пыли. Еще какая-то часть осела на его глазах и открытых участках лица.

Первый вопль он издал, когда почувствовал, как она начинает въедаться в кожу.

Затем последовало еще несколько криков.

Он, шатаясь, попятился от меня. «Санджет» с грохотом упал на пол. Каррера принялся тереть лицо, по всей вероятности только сильнее размазывая по тканям растворяющую их субстанцию. Из груди вырвался низкий горловой звук, а между пальцами показалась бледная красная пена. Затем пыль, похоже, разъела часть голосовых связок, крики стали похожи на бульканье воды в забитой водопроводной трубе.

Продолжая издавать эти звуки, он обрушился на пол, хватаясь за лицо, словно пытаясь удержать его на месте. Изо рта вытекали крупные сгустки крови и куски ткани из поврежденных легких. Когда я поднял «санджет» и нацелил его на Карреру, тот уже захлебывался в собственной крови. Облаченное в полисплав тело содрогалось в конвульсиях.

Прости.

Я приставил дуло к его рукам, закрывавшим плавящееся лицо, и нажал на спусковой крючок.

Глава сорок вторая

Когда мой рассказ подошел к концу, Роспиноджи хлопнул в ладоши, сразу став похожим на ребенка, которым не являлся.

— Просто отлично, — выдохнул он. — Готовый героический эпос.

— Прекрати, — сказал я.

— Нет, я серьезно. Ведь наша планетарная культура так молода. Меньше века истории. Нам такие истории нужны.

— Ну, — я пожал плечами и потянулся к стоявшей на столе бутылке; разбитый локоть отозвался на движение уколом боли. — Могу уступить авторские права. Продай историю «Лапине Групп». Глядишь, сделают из этой херотени конструкт-оперу.

— Вот ты смеешься, — в глазах Роспиноджи вспыхнул предпринимательский огонек. — А ведь на такой домашний продукт есть спрос. Мы практически все импортируем с Латимера, а сколько можно жить чужими мечтами?

Я налил себе очередные полстакана виски:

— Кемп как-то справляется.

— Ой, Такеси, то ж политика. Совсем другое дело. Компот из неокуэллистских сантиментов и старомодного коммин… комму… — он пощелкал пальцами. — Подскажи, ты же с Харлана. Как эта фигня называется?

— Коммунитарианизм.

— Во, точно, — он яростно тряхнул головой. — Такое не выдержит испытания временем, не то что старая добрая героическая сага. Плановое производство, социальное равенство — точно какой-то чертов образовательный конструкт для начальной школы. Кто ж на такое купится, господи Самеди? В чем тут смак? Где кровь и адреналин?

Я отхлебнул виски и, скользнув взглядом по крышам складов Участка 27, принялся рассматривать угловатый скелет основной постройки раскопа, залитый закатным светом. Свежие слухи, поступавшие по запрещенным каналам, а потому наполовину утонувшие в помехах и глушилках, утверждали, что война набирает обороты на экваториальном западе. Контрнаступление Кемпа, не предусмотренное Картелем.

Жаль, что Каррера больше не может ничего предусматривать за них.

Напиток скользнул в желудок, заставив меня слегка поежиться. Виски пробирало довольно сильно, но делало это деликатно и интеллигентно. Это был не тот заубервильский сорт, который мы пили с Люком Депре на прошлой неделе, а по субъективным ощущениям — целую вечность назад. Я почему-то не мог представить, чтобы его можно было найти у Роспиноджи.

— Уж чего-чего, а крови пока хватает, — заметил я.

— Да, пока хватает. Но это на время революции. Ты подумай, что будет после. Предположим, Кемп выиграет эту смехотворную войну и учредит свой ненаглядный институт голосования. Как считаешь, что он сделает потом? А я тебе скажу что.

— Даже не сомневался, что скажешь.

— Меньше чем через год он подпишет те же самые контракты с Картелем, чтобы сохранить прежнюю динамику денежных потоков. А не подпишет — его, э-э, выголосуют вон из Индиго-сити его же собственные люди и подпишут все сами.

— Мне он не кажется человеком, который уйдет мирно.

— Да, в том-то и проблема с голосованиями, — рассудительно произнес Роспиноджи. — Судя по всему. А тебе с ним вообще доводилось пересекаться?

— С Кемпом? Да, несколько раз.

— Ну и какой он?

Такой же, каким был Айзек. Каким был Хэнд. Какие все они. Та же внутренняя сила, та же треклятая уверенность в собственной правоте. Просто он считал правым другое дело.

— Высокий, — ответил я. — В смысле роста.

— А. Ну это да.

Я повернулся к сидящему рядом со мной мальчику:

— А тебя это не беспокоит, Джоко? Расклад, при котором кемписты преуспеют до такой степени?

Он усмехнулся:

— Сомневаюсь, что их политинспекторы как-то отличаются от картельских. У всех есть аппетиты. Да и помимо прочего. С тем, что я получил от тебя, мне хватит денег, чтобы пойти против Старика в цилиндре и выкупить свою заложенную-перезаложенную душу, — он остро взглянул на меня. — При условии, конечно, что мы отключили все твои страховочные передатчики с отложенным запуском.