Такеси Ковач

Она бросается вперед как хищная птица, и губы запечатывают мои, обрывая слова. Ее язык горячий и лихорадочный, а руки снова возятся с моей одеждой — на этот раз с решительной уверенностью. Я вылезаю из куртки, расстегиваю тяжелые синт-брезентовые штаны, и ее рука тут же зарывается в них. После недель в Нечистой, когда почти нет времени уединиться и подрочить, в теле, которое столетиями лежало на льду, я едва не кончаю сразу же, как ее рука смыкается на моем члене. Она это чувствует и улыбается в поцелуе, губы отлипают от моих, слабый скрип зубов и шуршание смешка глубоко в ее горле. Она встает в спальном мешке на колени, одной рукой опираясь на мое плечо, пока вторая работает между моих ног. Пальцы, длинные, тонкие, горячие и клейкие от пота, свернулись в тренированную хватку и нежно двигаются вверх и вниз. Я стягиваю штаны к коленям и откидываюсь, чтобы дать ей место. Большой палец поднимается и опускается вдоль члена, как метроном. В стоне я опустошаю легкие до дна, и она тут же замедляется почти до остановки. Прижимает свободную руку к моей груди, толкает меня на пол, а ее хватка на моем стояке сжимается чуть ли не до боли. Свернувшиеся мускулы в животе не дают лечь на лопатки под ее весом и приглушают пульсирующее желание кончить.

— Хочешь в меня? — серьезно спрашивает она.

Я качаю головой.

— Как скажешь, Сильви. Как…

С силой дергает за член.

— Я не Сильви.

— Надя. Как скажешь, — я хватаю ее за изгиб ягодицы, длинное твердое бедро, и тащу на себя. Она снимает руку с моей груди, опускает и раздвигает себя, медленно насаживаясь на мой член. При соприкосновении наши вздохи сливаются. Я пытаюсь отыскать в себе хоть какой-то контроль посланника, кладу руки на ее бедра и помогаю опускаться и подниматься. Но это ненадолго. Она тянется руками к моей голове и поднимает ее к набухшей груди, прижимает лицом и ведет к соску. Я сосу его, а второй рукой беру вторую грудь, пока она приподнимается на коленях и ведет нас обоих к оргазму, от которого в глазах темнеет, когда происходит взрыв.

Мы падаем друг на друга в темном баббл-тенте, скользкие от пота и содрогающиеся. Обогреватель бросает на наши спутанные конечности и прижавшиеся тела красноватое свечение, и во мраке слышится что-то тихое — то ли плач женщины, то ли просто ветер на улице, который пытается пробраться внутрь.

Я не хочу смотреть ей в лицо, чтобы знать наверняка.

* * *