Такеси Ковач

— Да, — Нацуме все еще смотрел на меня. — Сюда доходили новости о Мексеке.

— В наши дни это уже не новости, Ник, — сказал ему Бразилия с очевидным удовольствием.

— На тебе правда «Эйшундо»?

Я кивнул.

— И ты знаешь, чего он стоит?

— Мне это пару раз демонстрировали, да.

Бразилия нетерпеливо переминался на каменной кладке клуатра.

— Слушай, Ник, ты дашь нам маршрут или нет? Или просто боишься, что мы побьем твой рекорд?

— Вы напрашиваетесь на смерть, без восстановления по стеку, вы оба. С чего я должен вам в этом помогать?

— Эй, Ник, ты же отрекся от мира и плоти, забыл? С чего же то, что будет с нами в реальном мире, должно тебя волновать?

— Меня волнует, что вы оба нахрен свихнулись, Джек. — Бразилия ухмыльнулся — может, из-за ругательства, которое все-таки сумел вытянуть из бывшего кумира.

— Да, но, по крайней мере, мы еще в игре. И ты знаешь, что мы все равно на это пойдем, с твоей помощью или без нее. Так что…

— Ну ладно, — Нацуме поднял руки. — Да, забирайте. Прямо сейчас. Я даже для вас все проговорю. Будто это вам поможет. Да, вперед. Идите и умрите на Утесах Рилы. Может, хоть это покажется тебе достаточно реальным.

Бразилия только пожал плечами и снова ухмыльнулся.

— Что такое, Ник? Завидуешь, что ли?

* * *

Нацуме провел нас по монастырю в скудно обставленные апартаменты с деревянным паркетом на третьем этаже, где стал рисовать руками в воздухе и воссоздавать для нас покорение Рилы. Частично он рисовал по памяти, существовавшей в коде виртуальности, но инфофункции монастыря позволяли сравнивать карту и с объективным конструктом Рилы в реальном времени. Его предсказания оказались точны до мелочей — колонии рипвингов расширились, а укрепления на козырьке усилили, хотя стек данных монастыря не мог предложить на этот счет ничего, кроме визуального подтверждения. Предсказать, что нас могло там ожидать, было невозможно.

— Но эти плохие новости обоюдоострые, — сказал он оживленно, как не разговаривал до начала работы. — Этот козырек мешает и им. Они не видят, что внизу, а движения рипвингов сбивают сенсоры с толку.

Я глянул на Бразилию. Нацуме незачем знать то, что ему не нужно, — что сенсорная сетка Утесов была меньшей из наших проблем.

— Я слышал в Новой Канагаве, — начал я о другом, — что рипвингов прошивают системами микрокамер. И дрессируют. Есть в этом правда?

Он фыркнул.

— Да, то же самое говорили и сто пятьдесят лет назад. Тогда это было крабьим говном параноиков, это остается им и сейчас, я уверен. Какой смысл ставить микрокамеры в рипвингов? Они никогда не подходят к человеческим поселениям, если могут этого избежать. А судя по тому, что я помню из исследований, их непросто приручить или дрессировать. Плюс более чем вероятно, что орбитальники засекут прошивку и собьют их в полете, — он одарил меня скверной ухмылкой — не из безмятежного репертуара монаха Отречения. — Поверь мне, тебе хватит проблем, когда полезешь в колонию диких рипвингов, какие уж там дрессированные киборги.

— Ясно. Спасибо. Еще полезные советы?

Он пожал плечами.

— Да. Не свалитесь.

Но выражение его глаз разоблачало лаконичное отстранение, которое он изображал, и позже, выгружая информацию для внешнего пользования, он хранил натянутое молчание, в котором не чувствовалось его предыдущего монашеского спокойствия. Когда Нацуме вел нас на выход из монастыря, он вообще молчал. Визит Бразилии растревожил его, как весенний ветер — карповые озера в Данти. Теперь под рябью поверхности туда-сюда беспокойно скользили могущественные силуэты. Когда мы дошли до первого холла, он обернулся к Бразилии и неловко начал.

— Слушай, если вам…

Что-то закричало.

Конструкт Отречения был хорош — я почувствовал покалывание на ладонях, когда гекконовые рефлексы «Эйшундо» изготовились хвататься и ползти. Краем вдруг обострившегося зрения я увидел, как напрягся Бразилия, и как за ним содрогнулась стена.

— В сторону! — заорал я.

Сперва это казалось еще одним фокусом гобеленов привратника — выпирающий выступ той же ткани. Затем я увидел, что под тканью выгибается каменная стена, под силами, что невозможны в реальном мире. Крик, должно быть, был какой-то запрограммированной реакцией конструкта на колоссальное напряжение, под которым оказалось здание, а может, просто голосом той твари, что пыталась ворваться. Времени размышлять не было. Доли секунды спустя стена взорвалась внутрь со звуком огромного расколовшегося арбуза, гобелен разорвался, и в холл вступила невероятная десятиметровая тварь.

Как будто монаха Отречения накачали высококачественной смазкой так, что его тело лопнуло по всем швам, чтобы выпустить масло. В этом существе с трудом узнавался человек в сером комбинезоне, вокруг него кипела переливчатая черная жидкость и висела в воздухе вязкими жадными щупальцами. Лица у твари не было — глаза, нос и рот были разворочены распирающей нефтью. Вещество, захватившее тело, пульсировало из каждого отверстия и сустава, словно сердце внутри еще билось. С каждым ударом пульса от всего существа исходил крик, не успевающий заглохнуть, прежде чем вырывался следующий.