Такеси Ковач

— Ну, на каком языке ты говоришь?

— Э-э — амеранглийский.

— Ага. В категориях машины это не очень сложно. Прямо скажем — детский уровень. Ты попал в тюрьму, которую заслужил твой уровень сложности.

— Но ты правда ожидала, что я не выйду?

— Не я, Микки. Софт. Эта штука автономная.

— Ну ладно, автономный софт ожидал, что я не выйду?

— Если бы ты был девятилетней девочкой со старшим братом, — сказала она с заметной обидой, — ты бы не вышел, поверь. Системы не созданы понимать человеческое поведение, они только распознают и оценивают язык. Все остальное — логика машины. Они пользуются моим подсознанием для ткани, тона происходящего, предупреждают меня напрямую, если происходит особенно серьезный побег, но нет никакого человеческого контекста. ДеКом работает не с людьми.

— Значит, если это Надя — или кто она там, — если она говорила, скажем, на старояпонском, система посадила ее туда же, куда и меня?

— Да. Японский куда сложнее амеранглийского, но в категориях машины разницей можно пренебречь.

— И она выбралась так же легко, как я. Не предупредив тебя, если действовала тихо.

— Тише тебя, да. По крайней мере из системы изоляции. Найти дорогу через сенсорные интерфейсы и буферы ко мне в голову куда сложнее. Но если есть время и целеустремленность…

— О, она целеустремленная. Ты же знаешь, кем она себя объявляет, да?

Короткий кивок.

— Она мне говорила. Когда мы обе скрывались тут от дознавателей Харланов. Но, кажется, я и так понимала. Мне стали сниться о ней сны.

— Ты думаешь, она Надя Макита? Правда?

Сильви подняла стакан и отпила.

— Трудно поверить, что это возможно.

— Но ты все равно позволишь ей командовать телом в ближайшем будущем? Не зная, кто или что она такое?

Снова пожала плечами.

— Я склонна судить по результату. Кажется, она справляется.

— Твою мать, Сильви, да вдруг она вообще вирус.

— Ну, судя по тому, что я читала в школе, настоящая Куэллкрист Фальконер — тоже. Разве не так звали куэллизм во времена Отчуждения? Отравляющий вирус в теле общества?

— Я не о политических метафорах, Сильви.

— И я тоже, — она опрокинула стакан, снова его осушила и поставила. — Слушай, Микки, я не активистка и не солдат. Я исключительно инфокрыса. Миминты и коды — с этим ко мне. Отправь меня в Новый Хок с командой — и ко мне никто близко не подойдет. Но сейчас мы не там, и мы с тобой оба знаем, что в Драву я вернусь нескоро. Так что, учитывая нынешний климат, пожалуй, уступлю Наде. Потому что, кем бы или чем бы она ни была, у нее куда больше шансов выплыть, чем у меня.

Она сидела, глядя, как наполняется ее стакан. Я покачал головой.

— Это на тебя не похоже, Сильви.

— Еще как похоже, — вдруг ее тон стал яростным. — Микки, мои друзья или передохли, или еще чего похуже. Целая планета копов плюс миллспортские якудза хотят сделать со мной то же самое. Так что не рассказывай, что на меня похоже, а что нет. Ты не знаешь, что происходит со мной в таких обстоятельствах, потому что ни хрена этого не видел, понял? Даже я не знаю, что со мной происходит в таких обстоятельствах.

— Ага, и вместо того чтобы узнать, ты будешь мариноваться здесь, как какая-то мечта Отречения о хорошей маленькой девочке, которую хотели твои родители. Будешь сидеть и играться со своим встроенным миром и надеяться, что кто-нибудь снаружи разберется со всем за тебя.

Она промолчала, только подняла в мою сторону свеженаполненный стакан. Я почувствовал, как во мне пульсирует внезапная, удушающая волна стыда.

— Прости.

— Вот именно. Хочешь пережить то, что сделали с Орром и остальными? А то у меня есть все в подробностях внизу.

— Сильви, нельзя же…

— Они умирали страшно, Микки. Их освежевали, одного за другим. В конце Киёка кричала, как ребенок, чтобы я пришла и спасла ее. Не хочешь загрузиться, поносить это с собой, как приходится мне?

Я содрогнулся, и это движение словно отозвалось во всем конструкте. В воздухе вокруг нас повис тихий холодный гул.

— Нет.

После этого мы долго сидели молча. Вокруг приходили и уходили посетители «Токийского ворона», словно призраки.

Через какое-то время она неопределенным жестом указала наверх.

— Знаешь, стремящиеся верят, что это единственное истинное существование. Что все снаружи — иллюзия, игра теней, созданная богами-предками, чтобы лелеять нас, пока мы не построим собственную реальность под себя и не загрузимся в нее. Утешающая мысль, нет?

— Если хочется так считать.

— Ты назвал ее вирусом, — сказала она задумчиво. — Как вирус она была очень успешной. Проникла в мои системы, будто была для этого создана. Может, она будет так же успешна там, в закулисных играх.

Я закрыл глаза. Прижал ладонь к лицу.

— Что-то не так, Микки?

— Пожалуйста, скажи, что это метафора. Я вряд ли выдержу еще одного пропатченного верующего.

— Эй, не нравится разговор — тебя никто не держит, правда же?

Внезапная резкость в ее голосе вдруг вернула меня в Новый Хок и бесконечные перепалки деКомовцев. С воспоминанием за уголки губ дернула нежданная улыбка. Я открыл глаза и снова посмотрел на нее. Положил обе ладони на стойку и позволил улыбке расцвести.