Такеси Ковач

Я улыбнулся.

— Хватит балаболить, Танаседа. Ты все это делаешь не ради Хираясу. Он только переводит хороший морской воздух, и ты сам это знаешь.

Главный якудза словно свернулся в клубок, наблюдая за мной. Я сам до сих пор не знал, зачем на него давлю, ради чего.

— Хираясу Юкио — единственный сын моего зятя, — очень тихо. Почти шепот на дистанции между нами, но острый от сдерживаемой ярости. — Это гири, и я не ожидаю, что южанин способен меня понять.

— Вот ублюдок, — удивленно сказала Яд.

— А ты чего ожидала, Яд? — я издал гортанный звук. — В конце концов, он преступник, ничем не отличается от гребаных гайдуков. Просто мифология другая, а крабье говно о древней чести — все то же.

— Слушай, Так…

— Отвали, Тод. Давайте говорить открыто, как положено. Это политика, а не что-нибудь хотя бы отдаленно чистое. Танаседа переживает не о своем племяннике. Это побочный выигрыш. Он переживает, что теряет власть, боится, что его накажут за запоротую попытку шантажа. Он видит, как Шегешвар задружился с Аюрой Харлан, и пришел в ужас, что гайдукам за их старания обломится доля в серьезном глобальном бизнесе. И все это его миллспортские родственнички повесят на него, вместе с коротким мечиком и инструкцией «вставить сюда и резать вбок». Верно, Тан?

Боец слева сорвался, как я и подозревал. В его правую руку упал тонкий, как игла, клинок. Танаседа рявкнул на него, и тот замер. Его глаза полыхнули, а костяшки побелели на рукоятке кинжала.

— Вот видишь, — сказал я ему, — а у самурая без хозяина таких проблем не бывает. Никаких намордников. Если ты ронин, не надо наблюдать, как ради политической выгоды продают честь.

— Ты заткнешься в конце концов или нет, — простонал Мураками.

Танаседа шагнул мимо натянутого, рвущегося напряжения его разъяренного телохранителя. Он следил за мной узкими глазами, как будто я был каким-то ядовитым насекомым, которое следует изучить ближе.

— Скажи мне, Ковач-сан, — произнес он тихо. — Ты действительно желаешь умереть от рук моей организации? Ты ищешь смерти?

Я выдержал его взгляд, потом сделал вид, что сплюнул.

— Тебе в принципе не дано понять, чего я ищу, Танаседа. Ты это не узнаешь, даже если оно тебе хрен откусит. А если случайно на это и наткнешься, будешь только думать, как бы продать подороже.

Я посмотрел на Мураками, рука которого лежала на рукоятке «Калашникова» на поясе. Кивнул.

— Ладно, Тод. Я увидел твоего стукача. Я в деле.

— Значит, мы договорились? — спросил Танаседа. Я рвано вдохнул и обернулся к нему.

— Сперва ответь. Как давно Шегешвар заключил сделку с моей копией?

— О, не в ближайшем прошлом, — я не понял, есть ли в его голосе удовлетворение. — Насколько я понимаю, ему известно, что вы оба существуете, уже в течение нескольких недель. Твоя копия искала старые связи с большим усердием.

Я вернулся мыслями к появлению Шегешвара во внутреннем порту. Его голос по телефону. Выпьем вместе, может, даже сходим к Ватанабе, как в старые времена, поболтаем под такэ и саке? Я хочу посмотреть тебе в глаза, друг мой. Увидеть, что ты не изменился. Я спросил себя, что если уже тогда он взвешивал решение, смакуя необычные обстоятельства, при которых мог выбрать адресата по оплате долга.

Если так, в соревновании с молодым собой я смотрелся бледно. И Шегешвар все сказал четко, прошлой ночью, едва ли не признался в лицо.

— Я уже и не надеюсь развлечься с тобой. Даже не вспомню, когда мы развлекались в последние пятьдесят лет. Север действительно плохо на тебя влияет, Так.

— Как я уже сказал…

— Да-да, помню. Ты и так наполовину северянин. Но дело в том, Так, что в молодости ты старался это не показывать.

В этот момент он со мной прощался?

— Тебе не угодить, Так.

— Может, я заинтересую тебя командным спортом? Не хочешь сходить с Ильей и Маюми в грав-зал?

Всего на секунду во мне поднялась старая печаль.

Ее забила злость. Я поднял взгляд на Танаседу и кивнул.

— Твой племянник закопан под пляжным домом к югу от мыса Кем. Я нарисую карту. Теперь давай все, что есть.

Глава сорок четвертая

— Зачем ты это делал, Так?

— Что делал?

Я стоял с Мураками под прожекторами Ангьера на «Колосажателе», глядя, как якудза отбывают на элегантном черном просторомобиле, который Танаседа вызвал по телефону. Они поплыли на юг, оставляя широкий бурный хвост цвета молочной блевоты.

— Зачем на него давил?

Я смотрел вслед уходящему скиммеру.

— Потому что он мразь. Потому что он сраный преступник, но не желает этого признавать.

— В твоем возрасте потянуло на морализаторство?