Такое долгое странствие

– Солдаты устроили бойню, погибли тысячи демонстрантов. И хлынули беженцы… Мой начальник сказал мне, что наше правительство окажет помощь партизанскому движению. Я тут же заявил, что готов участвовать. Тогда меня вызвали в администрацию премьер-министра на собеседование… Как же крепко она держит НАК в своих руках! Сильная женщина, Густад, очень сильная женщина… очень умная. Люди говорят, что репутация отца сделала ее премьер-министром. Может быть. Но теперь она заслуживает… – Подушка съехала вниз, и он не захотел ее поправлять, лишь слабо прочистил горло. – Сохраб. Как Сохраб?

– Прекрасно, прекрасно.

– А Дариуш? Культуризм?

– Да, крепкие мускулы, – сказал Густад. – Так что там премьер-министр?

Джимми был благодарен за напоминание.

– Она перешла к сути дела. Сказала… у вас прекрасный послужной список, майор Билимория, и вы понимаете наши задачи. Ее голос… такой спокойный, такой доверительный. Ничего общего с ее политическими речами… никаких криков, никаких воплей. Трудно поверить теперь, что она могла быть замешана в таком бесчестном деле. Может, это ее окружение… кто знает? – Густаду хотелось спросить, что это за бесчестное дело, но он ждал. Всему свое время, пусть все идет в темпе Джимми. – Она назначила меня. Обучение и снабжение Мукти-Бахини… отличные бойцы эти бенгальцы. Быстро обучаются. Промышленный саботаж… обрушение мостов… железнодорожные пути… Эй! – вдруг выкрикнул Джимми, глядя поверх плеча Густада. Он лишь едва повысил голос, но по сравнению со слабым шепотом это прозвучало как крик. – Сволочь! Убирайся! Хватит твоих чертовых басен!

Густад понял. Он наклонился и погладил его по плечу.

– Все хорошо, Джимми, все в порядке, – сказал он, и разум Джимми соскользнул обратно, в благополучное прошлое.

– Густад, который час? – задыхаясь, спросил он. Этот всплеск отнял у него слишком много сил. – Время для кушти?

– Еще нет, Джимми, отдохни немного. – Он продолжал гладить его по плечу до тех пор, пока он не стал готов продолжить свою историю.

– Состоялась церемония… рождения Бангладеш. В округе Куштия, неподалеку от нашей границы… пригласили прессу… деревню переименовали в Муджибнагар. Новый флаг… зеленый, красный, золотой… в манговой роще. Пение… Шонар Бангла[294]. А неподалеку – пакистанская артиллерия. Джой Бангла…[295] момент гордости для всех. Но проклятая зарубежная пресса напечатала название деревни… пакистанские военно-воздушные силы на следующий день сровняли ее с землей…

Без стука в комнату вошла медсестра с сердитым лицом. Джимми пора было делать очередной укол. Руки у нее были жилистые, вены выпирали на них как плетеные веревки. Она грубо перевернула его на бок, сделала свое дело и вышла, не проронив ни слова.

– Сейчас снова начнется. Как же я буду с тобой разговаривать?

– Не волнуйся, – успокоил его Густад. – Еще полно времени. Отдыхай. Я подожду.

Он взглянул на часы и удивился – уже почти час дня. Как много времени и бесценных усилий потратил Джимми на эти немногие слова. Как будто каждое из них приходилось кропотливо высекать из упрямого гранита, отражавшего его удары, затуплявшего долото. Но Джимми не сдавался и после долгой борьбы представлял их Густаду. Одно за другим. Тот принимал их почтительно, с душевной мукой, чувствуя боль, которая вложена в их создание.

– Деньги. Деньги были самым главным для Мукти-Бахини. Без денег – ни продовольствия, ни взрывчатки, ни ружей… операцию можно было бы сворачивать… Мы были наедине, но она не обращала на меня внимания… как будто витала где-то далеко. Странная женщина… очень сильная женщина…

Я думал, она утратила интерес и Мукти-Бахини конец. Но все же представил ей свой полный доклад. И вдруг она сказала: я поняла ситуацию, я организую дополнительные фонды. И ушла к себе… в свой маленький кабинет. Предварительно снабдив меня инструкциями: на следующее утро отправиться в Государственный банк, встретиться с главным кассиром и попросить шестьдесят лакхов[296] рупий. Даже начала объяснять: когда помощь официально санкционируют, эта сумма будет возмещена. Я еще подумал: зач… зачем она все это мне рассказывает, это же не мое д-д-дело…

Вколотое лекарство снова начинало сковывать ему язык. Густад хотел, чтобы он прервался и отдохнул, он низко склонился к нему, едва не касаясь ухом губ Джимми.

– Она сказала… не сообщайте главному кассиру своего имени и звания в НАК. Только: посланец из Бангладеш… пришел за шестьюдесятью лакхами. На следующее утро я получил деньги. Удивительно… шестьдесят лакхов, просто так. Потом, через несколько дней, она прислала пос-посл-послание… Вот теперь слу-слушай внимательно… Ее п-п-план… Ка… как она все организовала… чтобы обезопасить себя и… за-загн-загнать меня в ловушку…

Джимми закрыл глаза; губы продолжали слабо шевелиться, но с них не слетало никаких звуков. Он впал в состояние, напоминавшее беспокойный сон. Густад подтянул простыню, чтобы хорошо укрыть его, и вышел, совершенно разбитый. Мучительная борьба Джимми опустошила и его.

Полицейский спросил:

– Как он? Очень страдает от боли?

– Да. Но сейчас он заснул.