Такое долгое странствие

– Сердечно благодарю вас, сэр, – сказал Густад и захромал к двери. Когда он закрыл ее за собой, по близлежащим кабинетам разнеслась серия взрывных чихов. Не забывая хромать так, чтобы это было заметно, Густад пошел по коридору.

Преувеличенную хромоту ему предстояло имитировать до полудня пятницы, но это легче, чем изображать боль в горле или высокую температуру. Последнее было рискованней всего, потому что мистер Мейдон славился тем, что протягивал руку, притворно заботливо прикладывал тыльную сторону ладони ко лбу страдальца и, если заподóзревал симуляцию, вел негодника в свое святилище, где с быстротой ртутного шарика выхватывал из ящика стола градусник и совал его под мышку пациенту. Секунды отсчитывались по его золотому хронометру «Ролекс». Потом он протягивал блестящую стеклянную трубочку взволнованному симулянту, чтобы тот внимательно ознакомился с ее мерцающим показанием.

– Поздравляю, – говорил мистер Мейдон, – жар спал. – И пациент, с преувеличенными изъявлениями благодарности ртутному чародею, подавленный, возвращался в свою кассовую клетку.

Направляясь к себе в отдел, Густад заметил, как Диншавджи, дурачась, увивается вокруг стола Лори Кутино. За последние несколько недель Диншавджи удалось познакомиться с новой машинисткой, и теперь он навещал ее минимум раз в день. Но представление, которое он давал для Лори, решительно отличалось от тех, какие он устраивал в столовой. Отбросив свое обычное хохмачество, он старался быть дерзким и пылким или лукавым и обходительным. Результатом его усилий был жалкий спектакль, изобиловавший прыжками и ужимками, что придавало Диншавджи настолько смехотворно-нелепый вид, что Густаду стало неловко за него. Он не мог понять, что такое нашло на друга, что он превращает собственное достоинство в какой-то качумбер[128]. В такие моменты он радовался тому, что, хотя в процессе работы их пути и пересекались, официально Диншавджи не принадлежал к Отделу сберегательных вкладов. Иначе и без того доверху набитая корзина обязанностей Густада пополнилась бы еще и обязанностью что-то говорить о неподобающем поведении сотрудника.

Стол Лори располагался под уведомлением для посетителей, взятым в рамку: «Проносить в банк огнестрельное оружие или иные предметы, могущие быть использованными в качестве орудия нападения, категорически воспрещается», что еще усугубляло нелепость ситуации, потому что фиглярство Диншавджи происходило на виду у всех клиентов. Сжимая в руке степлер Лори, он скакал вокруг стола, пикировал на нее, корчился, делал какие-то змееподобные движения рукой, угрожающе клацал металлическими челюстями степлера, словно те хотели ее укусить, после чего, шипя, отшатывался назад. Густад восхищался ее терпением и ее изящной фигурой.

Кто-то из коллег съязвил, указывая на уведомление:

– Эй, Диншу, твоя змея – смертельное оружие! В банке оно категорически запрещено.

– Ревность ни к чему хорошему не приводит! – ответил ему Диншавджи, и все рассмеялись. Тут он заметил, что Густад наблюдает за ним. – Смотри, Густад, смотри! Лори – такая храбрая девочка! Не боится моей большой шаловливой змеи!

Девушка вежливо улыбнулась. Капельки пота проступили на лысой макушке Диншавджи, когда «змея», осмелев, стала делать дерзкие выпады на опасно близкое к девушке расстояние. Наконец Лори не выдержала:

– У меня много работы. Здесь у всех много работы, не правда ли?

Густад, воспользовавшись моментом, вмешался:

– Пойдем, Диншу. Дай Лори поработать, а то ей не заплатят. – Он сказал это добродушно, и Диншавджи, положив степлер на стол, пошел с ним.

Он заметил, что Густад хромает сильней, чем обычно.

– Что с твоей ногой?

Густад обрадовался вопросу.

– Да все то же, – громко ответил он. – Бедро снова беспокоит. Я только что был у Мейдона, отпросился в пятницу на полдня, чтобы сходить к врачу. – Когда зáмок призрачен, крепкий фундамент не помешает. Но позднее, когда они оказались одни, он сказал: – Диншу, ты бы поосторожней. Кто знает, вдруг она пожалуется.

– Ерунда. Она любит шутки. Смейся – и мир будет смеяться вместе с тобой.

Густад попробовал сменить галс.

– Это, знаешь ли, головной офис, не какое-то маленькое отделение. Возможно, мистер Мейдон не желает, чтобы мир смеялся в его офисе.

– Бросок по бэтсмену?[129] – возмутился Диншавджи. – Берегись, Густад! – Изо рта у него потянуло неприятным запахом – знакомое предупреждение. На сей раз что-то было не так, как обычно, Диншавджи не просто играл свою заученную роль Казановы. Или, быть может, играл ее слишком хорошо.

– Не пори ерунды, – ответил Густад. – Ты же знаешь: я тебе не чумча[130], прихвостень начальства. Просто чтобы ты знал, что я думаю. Эта твоя змея может показаться такой робкой девушке, как Лори, недостаточно вегетарианской.

Диншавджи презрительно рассмеялся.