Такое долгое странствие

– НАК – это индийская секретная служба. А Джимми – не ученый, он – агент ноль ноль семь.

В окно она увидела приближающегося Сохраба и заблаговременно открыла дверь. Рано он сегодня, сказала она про себя, а вслух, обращаясь к Густаду, произнесла:

– Значит, ты собираешься выполнить его поручение?

– Да, друга подводить нельзя, собираюсь.

– И что такое ты собираешься сделать? – входя, подхватил Сохраб.

Густад проигнорировал его, но Дильнаваз охотно объяснила:

– От дяди майора пришло письмо. Вот, прочти и скажи, что ты по этому поводу думаешь.

– Никто не нуждается в советах твоего сына, – фыркнул Густад.

Сохраб быстро пробежал письмо.

– Я удивлен, что дядя майор поступил в НАК.

Эти слова вновь пробудили в его отце раздражение и горечь.

– Домашний гений высказался.

Сохраб невозмутимо продолжил:

– Наша дражайшая премьер-министр использует НАК как свою частную полицию – чтобы делать всю грязную работу.

– Хватит молоть чушь! Джимми причастен к чему-то сверхсекретному, касающемуся Восточного Пакистана. А ты вот так, походя, называешь это грязной работой! Черт его знает, какие газеты ты читаешь. – Он в бешенстве вскочил и зажег свет. При затемненных окнах сумерки имели обыкновение наступать мгновенно.

– Но это же правда. Она посылает людей из НАК шпионить за оппозиционными партиями, провоцировать беспорядки и насилие, чтобы давать возможность полиции вмешиваться. Это широко известный факт.

– Я читаю газеты и знаю, что происходит. Сплошные слухи и клевета – никаких доказательств! – Возмущение разгоралось в нем как малярийная лихорадка.

– А как насчет химичинья с выборами? Только НАК могло это устроить. Она превратила демократию в настоящее посмешище.

Густад вырвал письмо из рук Сохраба.

– Снова слухи! Ты что, думаешь, выборы – это детские фокусы? Все это вздор насчет химической обработки бюллетеней и автоматически появляющихся и исчезающих крестов! Насмешка над демократией – это люди, которые слепо верят слухам. Без должных доказательств.

– Да полнó доказательств было представлено в ходе слушаний. Достаточно для того, чтобы передавать дела в суд. Как ты думаешь, почему она перетасовывала судей? – Сохраб в отчаянии взывал взглядом к матери.

Та лишь беспомощно слушала, как Густад кричал, что у него снова вскипают мозги.

– Полюбуйся, теперь мальчишка вообразил себя экспертом в юриспруденции, политике и работе спецслужб. Враг у порога, этот пакистанский пьяница Яхья[127] заваривает какую-то кашу вместе с Китаем, а дураки вроде твоего сына несут всякую ахинею насчет премьер-министра. – Он нацелил указательный палец на Сохраба. – Пусть лучше этот гений закроет рот сам, прежде чем я его ему закрою. И прежде чем он свалится с высокой крыши, на которую забрался.

Сохраб встал с презрительным видом, собираясь уйти.

– Стой! – крикнул Густад и спросил Дильнаваз: – Где эти бланки заявок?

Она с огорченным видом вручила их ему. Какая была глупость верить в силу зеленого лайма. Если только… Если только, как предупреждала мисс Кутпитья, тут не требуется что-то более сильное. Раз уж зло и тьма оказались могущественней, чем она думала.

Густад протянул бланки Сохрабу и велел сосчитать количество мест, куда он обращался ради никчемного, неблагодарного мальчишки, количество раз, когда он прикладывал руку ко лбу, складывал ладони и повторял: «сэр», «мадам», «пожалуйста», «большое вам спасибо».

– Сосчитай эти бланки, – сказал он, – а потом выбрось их ко всем чертям.

– Хорошо, – ответил Сохраб и, направляясь по узкому коридору в кухню, быстро перелистал их.

– Бессовестный пес, – скрежеща зубами, пробормотал Густад, прислушиваясь к шуршанию бумаг. Потом из кухни донесся шлепок бумаги о ржавое мусорное ведро, и Дильнаваз ринулась спасать бланки от соприкосновения с липкой грязью на дне ведра. Она спрятала их в арочном углублении, где до эры керосина и газа хранили уголь. Там же покоились и «отработанные» лаймы в ожидании морского погребения.

Глава седьмая

I

В понедельник, после очередной мучительной из-за москитов ночи, Густад рано отправился на работу. Утро было лучшим временем для встречи с управляющим, который, по мнению подчиненных, был человеком «жестко накрахмаленным», имелись в виду не только негнущиеся воротники, которые он носил независимо от жары и влажности. Но, подумал Густад, мистер Мейдон холоден, несговорчив и завязывает дурацкие узлы вокруг своей неподвижной шеи только ради беспристрастности, когда речь идет о делах банка. И если он хочет самодовольно держать в секрете свое имя, это тоже его личное дело.