Такое долгое странствие

– Для него это работа, он сам поступил в секретную службу. Пусть сам и выполняет свои секретные служебные обязанности и не доводит нас до голодной смерти. А именно она нас ждет, если ты потеряешь работу, помни это! – Тут же пожалев о вырвавшихся словах, она добавила сдавленным голосом: – Owaaryoo[143], – и сделала жест, означающий «упаси боже!»: трижды щелкнула пальцами и махнула руками вперед, как будто что-то сметая, – чтобы отвести от Густада негативные флюиды этой зловещей перспективы.

Густад стал нехотя складывать пачки. Она помогала ему.

– Я дал ему слово, написал, что он может положиться на меня.

– Это было до того, как он сообщил тебе, чего именно хочет от тебя. Как можно просить об одолжении, не объяснив, в чем это одолжение состоит? – Ее осенило: – Я знаю. Откажи ему так, чтобы это его не обидело. Напиши, что ты потерял работу в банке. – Хоть и поздно, спохватившись, она снова исполнила ритуальные жесты от сглаза. – Нет-нет, так не говори, скажи, что тебя перевели в какой-нибудь другой отдел и теперь у тебя другие обязанности, так что ты не можешь открывать вклады.

Он обдумал ее предложение, оно ему показалось разумным.

– Ты права. Так он не будет считать, что я его подвел.

Не закончив упаковывать деньги, он сдвинул их на край стола и принялся писать письмо.

В дверь постучали. Прежде чем открыть, Дильнаваз бросилась в спальню, принесла простыню и набросила ее на кучу денег. Но это оказался всего лишь Сохраб.

– Слава богу, – сказала Дильнаваз и сняла простыню.

– Ничего себе! – воскликнул Сохраб при виде такого богатства и расхохотался. – Папа что, ограбил собственный банк?

Густад повернулся к Дильнаваз, лицо у него было мрачным, как небо перед грозой.

– Немедленно скажи своему сыну, что я не в настроении выслушивать его бессмысленные шуточки.

Она знала: когда он говорит таким напряженным низким голосом, словно ему сдавили горло, это не пустая угроза, и взглядом предупредила Сохраба.

– Это деньги дяди майора, но мы отсылаем их обратно, – объяснила она, передавая сыну письмо от майора и ответ Густада. – Это слишком рискованно для папы.

Сохраб прочел и сказал:

– Анаграмма. Какое ребячество.

Дильнаваз этого слова не знала.

– Анаграмма? – вопросительно повторила она.

– Берешь какое-то имя, переставляешь буквы и получаешь другое имя. Мира Обили – это анаграмма фамилии Билимория. – Густад сделал вид, что не слушает, однако мысленно проверил перестановку букв. Сохраб провел пальцем по денежным пачкам и повертел письма. – Дядя Джимми говорит, что это правительственные деньги, да? Так давайте потратим их на то, что правительству полагалось бы делать. Разве не здорово будет отремонтировать в здешней округе канализацию, всем поставить водяные баки, починить…

Без предупреждения Густад вскочил со стула и замахнулся, чтобы влепить сыну пощечину. Сохрабу удалось парировать удар.

– Бесстыжий! Говорит как обезумевшая бешеная собака! И это мой сын!

Ошарашенный и шокированный, Сохраб повернулся к матери.

– Что с ним происходит в последнее время? Я только пошутил!

– Ты знаешь, что происходит, – тихо ответила Дильнаваз и сделала предупреждающий жест, поскольку сын хотел сказать что-то еще. Дрожа от возмущения, он вышел из комнаты.

Густад продолжил упаковывать деньги, как будто ничего не произошло, но долго притворяться не мог.

– Так измениться! Его невозможно узнать. – Беспокойство из-за странной посылки и огорчение из-за неподобающей просьбы Джимми наложились на другую, более глубокую печаль, вызванную неуважительным и неблагодарным поведением сына. – Кто бы мог подумать, что он станет таким? – Он резко дернул шпагат, и тот лопнул. Дильнаваз терпеливо связала разорванные концы. – Каждый год во время экзаменов мы на рассвете давали ему семь миндальных орехов. – Он подпитывал свою обиду воспоминаниями. – Я ходил на работу в рваных туфлях, чтобы покупать ему эти орехи, чтобы у него лучше работали мозги. Мы платили по двести рупий за килограмм. И все впустую. Все псу под хвост. – Она пальцем придерживала переплетенные кончики шпагата, пока он завязывал узелки. – Запомни, – сказал он громко, чтобы услышал Сохраб в соседней комнате, – однажды я дал ему пинка, чтобы спасти его жизнь, могу дать еще. На сей раз чтобы выкинуть его из дома! Из моей жизни!

Она едва успела выдернуть палец из-под чуть не стянувшегося на нем узла. О господи, мысленно взмолилась она, прошу тебя, не допусти! Пожалуйста, не позволяй ему так говорить! Лаймовый сок подействует, я знаю. Должен подействовать, иначе – что будет?..

– Сегодня уже поздно идти обратно на Чор-базар, – сказала она. – Может, сходишь в следующую пятницу?

Он принял смену темы.

– Нет, не надо идти на Чор-базар, – ответил он и объяснил ей другой способ связи. Но Гулям Мохаммед сказал, что уезжает из Бомбея на неделю. А пока они решили спрятать деньги в кухне, в угольной нише, под чулавати[144].

V