Такси для ангела

— Вот именно! Хозяин исчез, а его холоп вешает нам лапшу на уши, — поддержала Минну Теа. — Одной уважаемой писательнице пришел карачун, а три других не менее уважаемых писательницы не могут выехать из этого проклятого места, не могут никого позвать на помощь и находятся в прямой зависимости от каких‑то… алкашей из чума!

— Из юрты, — мягко поправил Теа Чиж.

— Да какая разница!

— Вот именно! — После минутной паузы Софья тоже решила присоединить свой голос к голосу писательской общественности. — Нет никакой разницы — чум это или юрта. А вот то, что малоизвестный широким слоям населения господин Улзутуев улизнул… Это похоже на заранее продуманное алиби.

— Кстати, об алиби, — снова встрял Чиж. — Нам всем неплохо бы позаботиться о нем.

Эти, в общем‑то, довольно банальные слова напугали общество милейших людей сильнее, чем намозоливший глаза труп под простыней. Аглая Канунникова легко перекочевала из разряда модной писательницы в разряд бельма на глазу, но на этом вся легкость заканчивалась. Ее смерть оказалась делом хлопотным, ее смерть никого не хотела оставить в покое, ее смерть не искала сочувствия — она обвиняла.

— Вы опять за свое! — шмыгнула носом Минна.

— Никак не уйметесь! — шмыгнула носом Теа.

— Спросите об алиби у того, кто подал ей бокал! — шмыгнула носом Софья.

Стоило только Сафьяновой произнести эти слова, как вокруг Ботболта сразу же образовалась зона отчуждения: даже Петя Чиж, которому еще секунду назад импонировала гора бурятского мяса за спиной, сделал шаг в сторону. И смешался с толпой алчущих справедливости писательниц.

— Итак, мы слушаем вас, Ботболт, — прежде чем призвать к ответу массивного бурята, Софья благоразумно зашла в тыл такой же массивной Минне. — Вы принесли ей шампанское. Один, отдельно стоящий на подносе бокал. Почему? Почему ей не хватило бокала? Вы не рассчитали количество людей?

— Рассчитал, — Ботболта невозможно было сбить с толку. — Я принес ровно восемь бокалов с шампанским…

— Вот вы и попались! — по здравом размышлении Теа тоже заняла место за широкой спиной Минны. — Как вы могли принести восемь бокалов, когда в зале находилось девять человек? Я, дорогая Минна, дорогая Софья, эта стерв… э‑э… дорогая Аглая, проныра‑журналисточка, наш новый друг господин Рабенбауэр, секретарша покойной, уж не помню, как ее зовут, режиссер и оператор! Вы все рассчитали, вы специально сделали так, чтобы кому‑то не хватило одного бокала! И не просто кому‑то, а именно — дорогой Аглае!

— Я принес ровно восемь бокалов, — упрямо повторил Ботболт. — Оператора я не считал…

— Почему? — поинтересовалась Софья.

— Он снимал на камеру, и руки у него были заняты. У нас однажды работал оператор, он пил после всех, на кухне. И ел тоже.

Это была маленькая месть перебежчику Чижу: Чиж‑Чижевич, маленькая блеклая пичуга с объективом наперевес, знай свое место, пичуга! Объедки за печкой и выпивка в людской — знай свое место, пичуга!

— Ну, хорошо, оператора с камерой мы исключаем, — Теа продолжала гнуть свое. — Оператора мы исключаем, итого остается восемь человек. Бокалов тоже было восемь?

— Да.

— Тогда почему одного не хватило?!

Ботболт задумался.

— Потому что она разбила свой первый бокал, фрау Канунникова! — На выручку Ботболту неожиданно пришел Райнер‑Вернер. — Ну, что же вы! Разве не помните? Она проиграла мне партию в шахматы и от злости разбила бокал.

— Ах, вот оно что! — Теа улыбнулась. — Меня совершенно не удивляет, что она проиграла. Шахматы, надо же! Стоклеточные шашки — вот ее потолок!

— Ошибаетесь, дорогая Теа, — Минна улыбнулась еще шире. — Ее потолок — настольное лото. Сорок один — сплю один. И барабанные палочки!

— Ошибаетесь, дорогая Минна, — улыбка Софьи, казалось, могла поглотить не только зал, но и оранжерею с пристегнутой к ней террасой. — Ее потолок — не лото, а лотерея. Причем моментальная. Купить десяток билетов в ларьке, у метро, и соскоблить номер монеткой — на это много ума не надо!..

Интересно, как долго я могу сносить оскорбления в адрес беззащитной Аглаи? Пора действовать.

— А вы разве не помните, как она разбила его, дорогие дамы? — с самым невинным видом спросила я. — Разве вы при этом не присутствовали? Разве вы выходили куда‑нибудь? По делу, разумеется?

Стоклеточные шашки, моментальная лотерея и барабанные палочки были немедленно забыты. Дамы сплотили ряды и выступили единым фронтом:

— Кажется, я что‑то припоминаю, — сказала Минна.

— А я — я вижу это явственно. Как будто только что произошло, — сказала Теа.

— До сих пор этот звон стоит в ушах. Звон разбившегося бокала, я имею в виду, — сказала Софья. И тут же снова переключилась на бурята. — Значит, заметив, что одного бокала не хватает, вы отправились на кухню, и?..

— И наполнил еще один бокал. Из открытой бутылки — она стояла на столе. А потом вернулся сюда. Все остальное вы знаете.

Все остальное выглядело не в пример печальнее, чем звон разбившегося бокала. Аглая взяла шампанское с подноса, сделала глоток и умерла.

— Да. Все остальное мы знаем. Она умерла, — Теа фыркнула. — И вы были последним, в чьих руках находился бокал с ядом. Вы сами поднесли его!