Такси для ангела

— Ни секундочки, — с легким сердцем сказала я.

— Я тебе не верю, — безапелляционности Чижа можно было только позавидовать. — Тебе совсем не понравилось?

— То, что ты остался жив?

— То, как я тебя поцеловал.

Поцелуй, поцелуй… Интересно, как целуется Райнер‑Вернер? Его губы совсем непохожи на худосочный рот Чижа, его губы — мягкие и слегка припухлые, как пятки у младенцев… Интересно, какие они на вкус?..

— Прекрати! — зло бросил Чиж, и я даже вздрогнула от неожиданности.

— Что прекратить?

— Прекрати думать об этом лосе! Я же вижу! Стоишь рядом со мной и нагло сравниваешь… Мол, Петя Чиж — это так, детский лепет на лужайке! Мол, Петин поцелуй — это укус комара, не больше. Прихлопнул и забыл. А гансик — гансик совсем другое дело! И губы у него другие. Мягкие и слегка припухлые, как…

— Как пятки у младенцев, — раскололась я.

— Держи карман шире! Как переваренные пельмени! Кое‑какой товарный вид имеется, но жрать‑то невозможно!

— Кстати, насчет «жрать», — я почувствовала легкий укол совести и решила успокоить Чижа. — Если твое предложение остается в силе, мы можем пообедать. В каком‑нибудь ресторанчике. Когда все закончится.

Чиж, получивший утешительный приз, сделал круг почета по кухне.

— Мне кажется, это никогда не кончится! — с горечью произнес он. — А ты что скажешь?

Я развела руками: что тут скажешь, в самом деле!

— Ты подозреваешь кого‑то конкретно? Ты думаешь, это Минна?

Мой невинный вопрос вызвал у Чижа странную реакцию. Он снова принялся наматывать круги по кухне.

— Ох уж эта Минна! Она прямо как бельмо в глазу, честное слово! Куда ни кинь, везде она! Под благовидным предлогом она не пошла на прогулку, а осталась в доме. Более того, когда ты случайно… Так сказать… внепланово… заглянула на кухню, она была там и производила манипуляции с… С чем она производила манипуляции?

— Не знаю, — я вдруг почувствовала угрызения совести оттого, что днем оказалась не на высоте, не набросилась на Минну с нунчаками и ордером на арест и не потребовала от нее немедленной дачи показаний.

— И дверцы шкафа… Они были открыты. Почему они были открыты, ведь Ботболт утверждает, что спиртное обычно запирается.

— Они были открыты, потому что их открыли. Может быть, это сделали Доржо с Дугаржапом. Раз уж они такие порочные и лакают что ни попадя, то подобрать ключи к буфету для них не было проблемой…

— Ты хочешь сказать, что Минна просто воспользовалась этим?

— И не только она, — неуверенно протянула я. — Я тоже.

— Я не верю в случайности. Вернее, в цепь случайностей. Цепь случайностей — это уже закономерность. Это хорошо продуманный план. И это смущает меня больше всего.

— Что именно?

— Для того чтобы провернуть это дельце и выйти сухим из воды, преступник должен был отлично знать дом. И не просто изучить его за пару часов. Он должен был приехать с заранее заготовленным планом! Иначе ему бы просто не удалось провернуть его. Иначе он просто не открыл бы дверь на кухню.

Самое важное в этом деле — открытая дверь. И ваза на полке. Они дали убийце выигрыш во времени и обеспечили ему стопроцентное алиби. Или почти стопроцентное.

— Стопроцентных алиби не бывает, — полгода работы со звездой детектива не прошли для меня бесследно. — Во всяком случае, так утверждает Аглая… Утверждала. Она говорила, что у каждого человека есть маленькая грязная тайна.

Чиж самым непостижимым для меня образом залился румянцем.

— У каждого человека есть маленькая грязная тайна, — повторила я. — И для того, чтобы скрыть эту маленькую грязную тайну, человек способен признаться в самом настоящем преступлении. Даже если он его не совершал. Или пойти на настоящее преступление… В настоящем преступлении есть что‑то от высокой трагедии. В нем можно раскаиваться, в нем можно не раскаиваться, но оно не является постыдным.

— В отличие от маленькой грязной тайны?

— Ну да…

— Какой бред! — со смаком сплюнул Чиж. — Где ты набралась этой псевдофилософской мути?

— Почему же мути? — обиделась я. — Разве ты не читал «Стыдливые сны»? Между прочим, они признаны лучшим детективом прошлого года…

— Кем признаны? — Щеки Чижа продолжали полыхать. — Экзальтированными журналисточками из желтой прессы? Критикессами в буклях, которые за штуку баксов объявят какую‑нибудь госпожу Тютькину или Пупкину новым Львом Толстым? Или — страшно даже подумать — новой Агатой Кристи!

— Почему же за штуку баксов? — оскорбилась я подобным расценкам.

— Правильно, необязательно за штуку. Можно и за пятьсот. И за триста.

— Можно и бесплатно. Если критикесса так думает.

— Критикесса никогда ни о чем не думает. Думать ей нечем. У нее акульи хрящи вместо мозгов. Голая мускулатура. Критикесса либо дует в задницу, либо размазывает по асфальту. Третьего не дано.

Такая яростная, такая жаркая осведомленность о жизнедеятельности книжных червей показалась мне удивительной. Я, конечно, многое могла бы порассказать Чижу о беллетристах и их церберах в лице главных редакторов издательств. Но — воздержалась.

— В конце концов, существуют рейтинги…

— Рейтинги покупаются, — безапелляционно заявил Чиж.