Таксист

Кроме того, у Рёскэ росла дочь, в этом году ей исполнилось восемнадцать. Она родилась, когда ему уже стукнуло сорок четыре; и после того, как три года назад умерла жена, Рёскэ жил с дочкой вдвоем. Весь смысл его жизни заключался в Масако. Девушка совсем недавно поступила на первый курс колледжа, и Рёскэ твердо решил продолжать работать до тех пор, пока она не закончит учебу.

Как всегда, он проснулся ровно в полночь. Поужинав с дочкой в шесть часов вечера, Рёскэ ложился спать и в двенадцать просыпался. За последние полгода это вошло у него в привычку.

Когда Рёскэ был моложе, он мог двое суток подряд обходиться без сна и никогда не клевал носом, если не выспался, но теперь годы брали свое. От недосыпа в теле после ночной работы накапливалась усталость. Но шести часов сна было вполне достаточно, чтобы он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.

Встав с кровати, Рёскэ сладко зевнул и вышел в пижаме на кухню, чтобы сварить кофе. Услышав его шаги, из соседней комнаты высунулась Масако. Их квартира состояла из двух комнат, Рёскэ спал в той, что ближе к прихожей, а дальняя, десятиметровая, была отдана в распоряжение дочери.

— Пап, ты встал? Уже пора уходить? Давай я тебе что-нибудь приготовлю перекусить.

— Не надо. Иди спи. Завтра занятия.

Каждый раз, когда Масако из-за него просыпалась, Рёскэ испытывал угрызения совести, но ее внимание было ему очень дорого. Ради такой дочки стоит вкалывать, думал он.

— Ничего, — сказала Масако, заходя в кухню, — у меня завтра занятия после обеда. Я лежала и читала, не переживай. Давай лучше собирайся.

— Ну-ну, ладно.

Рёскэ пошел в ванную, почистил зубы, побрился, ополоснул лицо холодной водой и не спеша справил нужду.

Настроение стало ровным, хорошим, теперь можно было и на работу. Выйдя из ванной, Рёскэ потянул носом аппетитный запах, доносящийся из кухни. Он надел серую водолазку, синий джемпер и синие же брюки. Вещи были не новые, но чистые и не потрепанные. Выглядеть аккуратно и не бросаться в глаза было очень важно для работы Рёскэ. Внимательно осмотрев себя в зеркале, он остался доволен.

— Папа, иди есть, — позвала из кухни Масако.

На столе стояли яичница с ветчиной, тосты и только что снятый с плиты кофе. Рёскэ был уже не в том возрасте, когда просыпаются со зверским аппетитом, но на пустой желудок много не наработаешь. Яичница с ветчиной и тосты — как раз то, что нужно. А кофе просто необходим, чтобы во время ночной работы не клонило ко сну.

— Красота! — улыбнулся Рёскэ дочке и, сев за стол, начал есть.

— Слушай, пап, — сказала Масако, пристроившись с чашкой кофе напротив него, — почему тебя все время назначают в эту смену? Ты не можешь попросить, чтоб пораньше? Не молоденький уже по ночам работать, загубишь вот здоровье.

Рёскэ вздрогнул и с трудом протолкнул в горло недожеванный кусок тоста. Смутившись, он отхлебнул кофе и закашлялся.

— Так удобней фирме. Ничего не поделаешь.

Он так и не сказал Масако, что уволился. Тем более она ничего не знала о его нынешнем занятии. Надо было придумать какое-то объяснение.

— Я ведь уже достиг пенсионного возраста. Поэтому меня больше не используют как штатного водителя. Я все время на подмене. В такси, дочка, на одной машина обычно ездят два шофера. Каждый работает по тринадцать дней в месяц, и если, скажем, один из водителей заболел, вызывают подмену. Раз я вышел из возраста, меня и перевели в такие вот внештатные водители. И то еще повезло. Обычно просто увольняют безо всяких разговоров.

— Но почему тебе все время приходится подменять по ночам? Неужели ничего нельзя сделать?

— Нет. Дневную смену всегда отдают штатным шоферам. Вот и получается, что свободным чаще всего остается ночное время. А мне так даже лучше. Если б я ходил в парк днем, труднее было бы получить машину, а чем сидеть там и ждать, не освободится ли какое-нибудь такси, лучше уж ходить ночью. Почти наверняка без работы не останешься. Так что ты не волнуйся. Я пятнадцать лет прокрутил баранку, сутками не вылезал из машины. По сравнению с той порой сейчас просто лафа.

— Да мне невыносима мысль, что ты вообще должен работать в таком возрасте! — со слезами в голосе воскликнула Масако. — Надо бросать колледж и устраиваться куда-нибудь на работу. Тогда тебе не придется надрываться.

— Не болтай ерунды! Скольких трудов стоило попасть в колледж, а ты хочешь все усилия пустить на ветер?! Да ни за что на свете!

Рёскэ грохотал и делал страшные глаза, но сердце его разрывалось от любви, когда он смотрел на заплаканное, совсем еще детское лицо Масако. «Да для такой дочки я на что хочешь пойду!» — снова подумал он.

— И потом я люблю свою работу. Мне нравится быть таксистом. Я не ухожу из фирмы вовсе не из-за твоей учебы. Пока я здоров, я такси не брошу.

И это было правдой.

— Если я перестану работать, я сразу превращусь в старика. Такси — залог моего здоровья. А брось ты колледж и устройся куда-нибудь на службу, тебе будут платить столько, что мне этого и на табак не хватит. Я должен накопить немного денег на старость. Понимаешь, Масако?

— Да.

Масако смахнула слезы кончиками пальцев и улыбнулась отцу.