Талантливый господин Варг

Ульф нетерпеливо хмыкнул.

– Конечно, простил. Я же говорю, это было очень давно.

– Ну, это уже кое-что, – отозвался доктор Свенссон. – Но, знаете ли, процесс прощения происходит на нескольких уровнях. Есть, во-первых, формальное прощение, которое мы высказываем, но, вполне возможно, не ощущаем на глубинном, истинном уровне. Есть, кроме того, прощение, которое идет – как это было принято говорить – от сердца.

Ульф поднял глаза. Это что, было очередное проявление политкорректности? Неужели теперь по каким-то причинам сердце упоминать неприлично?

– Как это было принято говорить? А что, теперь говорят как-то по-другому?

Доктор Свенссон улыбнулся.

– Нет-нет, сердце – то есть как физический орган – остается сердцем. Но как основа для метафоры, согласитесь, – это довольно старомодно.

Ульф немного над этим поразмыслил.

– Так, значит, мы больше не можем говорить от чистого сердца?

Доктор Свенссон наклонил голову.

– Увы, нет.

– Или страдать от разбитого сердца.

– Это тоже исключительно обманчивая метафора. Разбитое сердце… – тут психолог сделал беспомощный жест. – Разбитое сердце вряд ли смогло бы биться дальше, как вам кажется?

Ульф закрыл глаза. Он напомнил себе, что ему больше не приходится за это платить – что эти консультации, которые прежде наносили такой урон его собственному карману, теперь оплачиваются из особого фонда поддержки служащих, организации, призванной оказывать помощь работникам полиции.

Это была инициатива доктора Свенссона, который, узнав, что Ульф отвечает требованиям фонда и может претендовать на субсидию на психологическую помощь, уговорил его подать заявку.

– Это снимет давление и с вас, и с меня, – сказал тогда доктор Свенссон. – Не надо будет постоянно думать о времени.

Ульф чуть было не сказал, что давление никуда не денется – оно просто уйдет в другое место. Но он промолчал из сочувствия к доктору Свенссону – ведь наверняка психолог должен был сознавать, насколько это странно, что люди платят ему большие деньги только за то, что он выслушивает их тревоги.

Интересно, удавалось ли доктору Свенссону помочь кому-то почувствовать себя лучше – или только сложнее?

– Мне бы не хотелось продолжать этот разговор о сердце… – начал Ульф.

– Конечно, конечно. Если вам хочется поговорить о сердце – говорите, не надо сдерживаться. Не стоит подавлять подобные вещи.

Ульф поднял глаза к потолку, который был приятного зеленого цвета. Зеленый, как принято считать, успокаивает, и, должно быть, поэтому доктор Свенссон выбрал именно этот цвет для потолка в своем кабинете. Можно предположить, что люди довольно часто смотрели у него в потолок, и вот он решил помочь им расслабиться. А ведь встречаются потолки, которые отнюдь не способствуют успокоению, может, потому что они пытаются нам что-то сказать. Потолок, подумал Ульф, не должен быть слишком уж экспрессивным. Взять хотя бы потолок Сикстинской капеллы: он сообщал зрителю слишком уж многое, хотя, конечно, в красоте этому потолку не откажешь – пускай и на свой, католический манер. Ульфу больше нравились протестантские потолки, которые, как правило, были не столь красноречивы.

– Как думаете, – закончил свою мысль вслух Ульф, – у Папы римского в ванной, должно быть, интересный декор. Особенно потолок – как думаете, у него там наверняка имеется фреска или что-нибудь в этом духе? Может, Иоанн Креститель, погружающий людей в воды…

Доктор Свенссон смотрел на него поверх своих очков в форме полумесяцев.

– Мне кажется, нам не стоит обсуждать Папу римского, – сказал, наконец, он. – Это, знаете ли, инфантилизм – обсуждать чужое купание.

Ульф ощутил некоторое раздражение.

– А разве мы не должны дать своему внутреннему ребенку возможность для самовыражения? – вот вам, подумал он. Я тоже могу говорить по-психологически.

Доктор Свенссон сделал примирительный жест.

– Конечно, должны. И я не должен был вас останавливать – пожалуйста, говорите о Папе, если вам этого хочется.

Но момент был уже упущен, и Ульф только помотал головой.

– Нет, – сказал он. – Больше не хочется.

Наверное, это прозвучало по-детски капризно, но ему было больше нечего сказать относительно папской ванной.

Теперь, утром понедельника, он зашел в кафе напротив их конторы и заказал себе латте. Бариста был тот самый суровый молодой человек, насчет которого у Ульфа имелись подозрения, что тот неровно дышит к Анне. Они поздоровались – вежливо, но с прохладцей. И, разогревая молоко для Ульфова латте, бариста повернулся к Ульфу и сказал:

– Как выходные?

– Как обычно. Ничего особенного, – вежливо ответил Ульф.

Но бариста продолжил:

– Виделись с Анной?

Ульф нахмурился. С чего бы он стал задавать этот вопрос? Может, он что-то заподозрил?

Немного замявшись, он ответил:

– Зачем я стану видеться с ней на выходных?

Молодой человек все еще возился с молоком и, обернувшись через плечо, сказал:

– Видеться с друзьями на выходных – дело обычное, разве нет?

– Она – коллега, – резко ответил Ульф. – Это совсем другое.