ТалисМальчик

− Опять мама! Мама сказала! Мама велела! Маме секс не нужен, значит, дочке не нужен муж! У мамы образования нет – ведь нет? − значит, дочь должна работать уборщицей! Знаешь, папа вмешался в мою жизнь всего дважды: уговорил поступать, куда он считал нужным – и я не жалею, и помог с работой, которую я полюбила. Но если бы мне навредили его советы или разочаровало его вмешательство, я бы сказала «Папочка, отдыхай! Я сама как-нибудь». Пора взрослеть, Тань!

− Ну, да. Я хоть и уборщица, но не уборщица. Я всё-таки техникум закончила, ‒ женщина загорелась идеей. ‒ Своими мозгами, между прочим, а не так, как сейчас – покупают всё! А это было что-то по тем временам.

− Вот именно! Это всё равно, что колледж. На Западе после окончания колледжа не остались бы работать уборщицей, официанткой или продавщицей, обязательно нашли бы что-нибудь получше. А ты сидишь, ждёшь. Ты ж компьютер неплохо знаешь.

− Да. Дети научили, я ж к администратору должна быть готова. Даже подменяю иногда, когда больше некому.

− И сколько ты уже подменяешь?

− Года три.

− И ещё двадцать три будешь подменять, пока не заявишь о себе. В общем, ищи другую работу, скажем, того же администратора, но в другом месте, и поговори с руководством пансионата. Поставь их в известность.

Женщина снова закивала. Может, теперь действительно включится, начнёт действовать вместо того, чтобы ждать.

Засыпая, Алевтина подумала, что опять слукавила, ведь папа вмешивался трижды: он был категорически против общения с Денисом. И если бы дочь его послушалась, не переживала бы сейчас неприятную историю. А ведь к таким людям, как её отец, всегда следует прислушиваться. Они знают о мире и его законах намного больше, чем заурядности, ничего не достигшие, что отнимают жизнь у детей, не прожив как следует своей.

Алевтине действительно повезло с родителями. Папа явил Але самый первый и ёмкий образ мужчины: он был мужчиной в любых обстоятельствах и в любом окружении. Его любили даже подчинённые, с которыми он был справедлив, хотя всегда требователен и строг.

Мама Даши и Алевтины была классической домохозяйкой, причём домохозяйкой, ухитрившейся начать по-советски, а продолжить по-светски.

Если изначально, пока Даша с Алей были маленькими, мама занималась только семьёй, то теперь – почти исключительно собой. Тогда были домашние кексы, пироги, печенье; теперь – заказанные в ресторане кулинарные изыски, расфасовки кексов, печенья и банки фабричных огурцов. Тогда – по ночам, чтобы сюрпризом – вязаные шапочки, варежки и свитерочки; теперь – походы по бутикам во всё свободное время и во всякую погоду. Тогда – Тургенев и Бальзак; теперь – глянцевые журналы и детективы (ну, не дамские романы, уже хорошо!).

Папа иногда, соскучившись по домашним пирогам, говаривал:

− Лентяйка ты у меня, Маша, стала, не то, что раньше. Но я тебя всё равно люблю.

Мама, улыбаясь заветной улыбкой, раскрывала коробку «Птичьего молока» или какой-нибудь кекс в микроволновке разогревала – одомашнивала как бы, чмокала папу в щёку и убегала к журналам-сериалам. А на следующий день вспоминала старый рецепт и полдня пекла вкуснющий «Наполеон».

Слегка раскрутившись, папа купил маме (по её много лет повторявшейся просьбе) салон красоты. Маме казалось, что это именно то, что ей в жизни нужно для реализации. Они вместе с Дашкой, которая тогда как раз школу заканчивала, начали наводить там порядки. Но маминого запала хватило всего на несколько месяцев, и она сочла работу в салоне скучнейшим занятием, а вот Дашка разгорелась не на шутку, и с семнадцати лет её жизнь связана с бизнесом, делающим людей красивее.

Они вообще с мамой были три подружки. Правда, сейчас остались только две. Мама переметнулась к подружкам постарше – она уже не выдерживала активности дочек.

При всём при этом мама всегда остаётся женщиной и самой лучшей женой. Её не стыдно показать в любом обществе, и готова к показу она будет через пятнадцать минут, да так, будто прихорашивалась с утра.

Секрет прост и никогда не скрывался, особенно от дочерей: женщина настолько тщательно следит за собой, что четверть часа уходит на лёгкий макияж и укладку всегда чистых волос. Остальное и так безупречно.

А дальше – мама блистала на любом рауте. Она всегда знала, что сказать, когда похвалить или сыронизировать, а папа с гордостью демонстрировал свою королеву, за которую не бывало неловко. Все психотехники и энциклопедии этикета будто встроены в маму изначально – от врождённого аристократизма никуда не деться. Как, впрочем, и от быдловской конструкции.

У Дашки так не получалось, но Алевтина унаследовала мамину манеру и часто ловила себя на том, что знает многие вещи на уровне клеточек.

Образ мамы не блек даже с возрастом. Знакомые – расплывшиеся, посеревшие, обабившиеся – не могли понять, зачем на шестом десятке заниматься йогой и так хорошо выглядеть? Смотреть ведь неприятно… на себя в зеркало.

А когда родители шли под руку, они выглядели так, будто папа несёт маму на руках. И такая ассоциация возникала не только у дочерей, но у всех, кто их… видел…